Андрей словно не слышал перестрелки, не замечал за базой ОМОНа, где провел три дня, зарева горящего автобуса. Истощенный не только физически, он втаскивал на заднее сиденье «Нивы» молодого спецназовца, своего ровесника. Внутри машины ему как мог помогал одноглазый. За это время он обронил несколько фраз: «Навылет. Жив Подкидыш. Спасем, если успеем довезти до госпиталя».
В отличие от летчика, Саня заметил, что интенсивность перестрелки пошла на убыль – как бы пошла на убыль, поскольку огонь теперь уже велся целенаправленно. Не стало в нем хаотичности, которая имела место в то время, когда Скумбатов с заложником покидали базу.
Вот она, база, в шестидесяти метрах. Но Марку, судя по всему, помощь уже не требуется. И было бы чем помогать: страшная резаная рана на руке спецназовца опять начала кровоточить.
Один-Ноль бросил последний взгляд на приземистое здание склада и здоровой рукой коснулся плеча летчика:
– Давай, Андрюха, увози нас отсюда.
4
Марк успел-таки занять позицию, которая, однако, лишь оттягивала момент, когда его накроют либо шквальным автоматным огнем, либо разорвет кумулятивной гранатой, – пока только один взрыв раздался в десятке метров от него, заложив уши и присыпав землей. Он нашел единственное место, жалкий клочок земли, зажатый между забором и складом. «Шаг влево, шаг вправо, прыжок вверх – расстрел» – в прямом смысле слова. Линия огня находилась в метре от него, и на высоте человеческого роста.
Он уже не отстреливался, оставив полный автоматный магазин и пистолетную обойму для прямого столкновения с омоновцами. Приготовил пару гранат. Он попал в такое же положение, что и Пантера, лейтенант Пантюхин, прикрывавший отряд.
От судьбы не уйдешь. Нормально дышать ему дал Малик Абдулгамидов: «Ты не уйдешь. И твоему щенку не дадут уйти. Вас, тварей, порежут на куски!» Рок – злой он или не очень, – это все понятно и неизбежно, но когда какая-то грязная свинья начинает угрожать, можно послать на три буквы неотвратимость и на короткие мгновения перекроить судьбу. Потом она снова швырнет тебя на место, но возвращение произойдет с «чувством исполненного долга и глубокого достоинства».
«Не ждите меня...»
Подкидыш нашел свою пулю.
«Навылет. Жив Подкидыш. Спасем, если успеем довезти до госпиталя», – пришло опровержение.
Эти слова Скумбатова не вязались с накаленной обстановкой: какой госпиталь, когда вслед за пеплом из грозненского жерла повалит раскаленная лава.
Один-Ноль рисковал, вернувшись к базе, но, забрав раненого товарища, уехал. Молодец. И только Реаниматор не прекращал попыток хоть чем-то помочь Марку. Сергей уже давно не вслушивался в голос капитана Горбунова, в какой-то момент вообще хотел снять наушник, но вот, словно проснувшись, отчетливо услышал, как капитан отдает команду морпехам к бою.
Марка накрыла горячая волна благодарности. «Дайте мне на связь десяток крепких ребят – здесь, в Махачкале и Буйнакске. Пусть будут начеку. Спасибо за чай и воду. Вода, кажется, была морской. Посвящение?..»
Посвящение.
Уже почти стих огонь чеченских омоновцев – лишь пара-тройка автоматов работала по укрывшемуся спецназовцу, – считай, стояла тишина, которая вдруг прервалась шквальным огнем с противоположной стороны. Дико было слышать раскатившееся в ночи «Ур-ра!» десятка морпехов.
«Пойми, мы же не в мирное время живем. Идет настоящая война».
Сто раз был прав Джавгар Аль-Шахри. Марк не видел пехотинцев, прозванных в Великую Отечественную «черной смертью». Наверное, криком «ура» они подавили врага психически, ибо смолкли и последние автоматные очереди со стороны школы.
А нервный и возбужденный голос Горбунова продолжал крушить барабанные перепонки: