Донцов напрягся, затушив сигарету:
– Ну-ка, повтори, как ты его назвал?
– Он сам назвался Полковником. Афанасьевым Владимиром Ивановичем.
Капитан даже глаза закрыл, видимо, пытаясь напрячь память, чтобы вытащить из ее тайников что-то очень важное.
Наконец он встрепенулся, сел на место, вплотную приблизившись к Гурову:
– А теперь, сержант, все с самого начала! И до конца! С момента налета на группу «чехов» до прихода ко мне! Особенно меня интересует, как готовил тебя к акциям этот Полковник. Возможно, скоро мы узнаем имя предателя, виновника гибели группы Грачева! Ну, давай, соберись, и все, до мельчайших подробностей. Важно даже то, как этот Полковник прикуривал, ругался, выбрасывал окурки или еще что-то...
Гуров начал рассказывать.
Он говорил медленно. Воспоминания давались ему тяжело.
Но Аркадий рассказал все. Как на исповеди.
А за окном начался дождь.
Сначала мелкий, нудный. Потом резко усилившись, перейдя в ливень.
Донцов напряженно слушал, ни на ливень, ни на что другое не обращая никакого внимания. Он словно вместе с бывшим сержантом прошел его путем. От рукопашной схватки в горах до того момента, когда Гуров произнес:
– И вот я здесь. Чтобы убить тебя! Получив взамен деньги и обещанную свободу. Но, клянусь, если бы акция с тобой сегодня удалась, то завтра же умер бы и Полковник. Не дал бы я ему жить!
– Ну об этом позже, ладно? Ты знаешь, что я неплохо умею рисовать?
– Конечно...
Донцов встал, прошел к рабочему столу, достал лист обычной стандартной бумаги и остро отточенный простой карандаш.
– Сейчас, Аркадий, я набросаю эскиз портрета одного человека, и если ты его узнаешь, то многое станет на свои места.
Он стал быстро рисовать, иногда ненадолго прерываясь, будто вспоминая образ того, чей портрет хотел отобразить как можно точнее. Минут через десять Донцов закончил, протянул лист Гурову:
– Взгляни!
Аркадий взял рисунок.