– А вы думаете, Кешка что-то понял?
– Будем надеяться, что нет.
– Так, – недовольно вздохнула Надежда. – Значит, кто-то был у Луки Демьяновича с Филимоном. А Филя ищет иконы. Две иконы не дадут ничего. Но все-таки они их видели. Три у Денова. А вдруг по пяти можно прочесть, где находится захоронение?
– Поставить на уши и Луку Торова, и Денова, – предложил Михаил.
– И через час мы будем изуродованы, а милиции отдадут наши тела. Здесь свои законы, и милиция не всегда успевает спасти преступников. Отсюда до трассы около ста километров. Да нам и выйти из поселка не дадут. Так что это исключено. Остается надеяться, что Филька с приятелем не забрали иконы. Насчет Денова я думала. Может, просто сходить к нему и попросить продать? Узнать, что ему очень нужно, но он никак не может это приобрести, и предложить обмен. Деньги его скорее всего не интересуют, он довольно состоятельный человек. На него работают люди из поселка, есть своя охрана. Одним словом, князек. Это и о Торове Луке Демьяновиче можно сказать. Потому они и враждуют. Но если у Денова, надеюсь, можно иконы на что-то выменять, то с Торовым гораздо сложнее. Наверное, придется прибегать к силовому решению. Надо поговорить об этом с братьями. Они наверняка знают слабые стороны своего дядьки. И вот еще что – надо выходить из дома, просто пошататься по окрестностям. В магазин зайти. Завтра утром пойдем гулять по сопкам.
– Тут комаров полно, – проворчал Леонид.
– Днем немного, – возразил Михаил. – Может, вызовем бригаду Конопатого? – взглянул он на Надежду.
– Когда и что делать, решаю я, – осадила его она.
– Значится, так, – сказал Лука Демьянович, – едешь в район и получаешь эти самые допуска на мытье золотишка лотком. Ну а будут бумаженции, под этим видом проходнушку поставим и людей вблизи, чтоб предупредили, когда заявится милиция. Убрали проходнушку, и все. Ясно?
– Понятно, Лука Демьянович, – кивнул рыжебородый.
– Ну и ладно тогда. И вот что еще: с мужиками Афанасия не цепляйтеся, сейчас это нас до добра не доведет. И узнай, как там сестра Гришкина. Надобно наведаться к ней и погутарить насчет икон. Что-то она наверняка скажет.
– Дело говорите, хозяин, – согласился Шут.
– Афанасий Семенович, – заглянул в комнату Пашка, – к вам барышня городская.
– Чего ей надобно? – Допив молоко, Денов вытер усы и бороду.
– Добрый день! – Надежда вошла в комнату.
– И тебе не хворать. Погодь-ка, ты ж сестра Гришки Постанова. И вот так запросто заявилась, гадина? – Денов, проведя по столу ладонью, сжал пальцы на рукоятке ножа.
– Афанасий, – бросилась к нему жена, – охолонь! А вы, барышня, лучше из поселка уезжайте.
– Я никогда не поддерживала брата, – заявила Надежда. – И пришла, чтоб сказать вам правду и попросить прощения. Но дело не в этом. Григорию нужны были ваши иконы. Есть мнение, что в иконах указано место захоронения…
– Погодь, – остановил ее Денов, – не тараторь. С чего это ты вдруг решила просветить нас да еще и сожаление высказать? И какого лешего заявилась? Из-за брата твоего сын наш сел в лагерь, потом сбег и убил и Гришку, и Натку, жену свою непутевую, которой твой брат голову вскружил. А ты, значится, не одобряла его? – Денов резко махнул рукой. Тамара Васильевна вскрикнула. Надежда после того, как в косяк впился нож, отскочила. – Уходи, – прохрипел старик, – добром прошу, уходи.