Тот повел себя как-то странно. Из двух волков, скалящих на него зубы, он выбрал более крупного зверя с высоко поднятым хвостом и двинулся к нему. Сейчас он действовал совсем не так, как в деревне, когда успокаивал пса. Вся его фигура излучала угрозу и уверенность в собственной силе.
Распутин уже знакомым Захару стремительным движением опустился на корточки, оказавшись нос к носу с серой оскаленной мордой. Длинные волосы упали паломнику на лицо, и Захар, смотревший на него сбоку, больше не мог видеть его глаз.
Зверь вздыбил шерсть и еще больше обнажил клыки, но Захар заметил, что при этом его хвост дрогнул и тело подалось назад.
– Огня возьми! Огня возьми! – неожиданно подала голос Башмакова.
– Цыц, бабы! – шикнул на нее Печеркин.
Захар так же, как и он, чувствовал, что сейчас не время вмешиваться в происходящее. Однако, чтобы быть готовым ко всему, снова двинулся к костру. Оба «его» волка не двигались с места, кажется, ожидая исхода борьбы взглядов между их вожаком и странным человеком. Воспользовавшись этим, Захар ухватил еще одну головню и, услышав непонятный звук, оглянулся.
Странное низкое утробное урчание издавал волчий вожак. Он медленно отступал, а страшные клыки постепенно скрывались под опускающейся верхней губой. И тут, к собственному изумлению, Захар услышал ответное ворчание, которое, судя по всему, издал человек, сидящий напротив зверя. Вожак развернулся и быстро потрусил вслед за своей убегающей стаей.
Люди потрясенно молчали, а Григорий продолжал смотреть за удаляющимися волками.
– Ну и ну! Напугал так напугал! – не выдержал наступившей тишины Захар.
От звука его голоса Григорий вздрогнул всем телом и оглянулся. Захар был рад, что в этот момент за его спиной оказался надежный холодный камень, на который он наткнулся, отшатнувшись.
Григорий, впрочем, тут же опустил голову, проводя руками по лицу и растрепанным волосам. У Захара возникло ощущение, что с его шеи только что убрали невидимую руку, и он тревожно вздохнул.
Рядом завозился Печеркин, и ямщик впервые вспомнил о его ране. Кафтан странника был изодран, а рукав пропитан кровью. Рану нужно было промыть и перетянуть плечо. Пока Распутин приходил в себя, этим занялся Захар.
Женщины все еще не смели спуститься с безопасного камня, и ямщику пришлось просить Григория сходить за водой. Тот, не раздумывая, согласился, но, вручая ему фляжку, Захар заметил, что паломника бьет мелкая дрожь. Оставив странников с женщинами, молодой ямщик отправился за водой сам.
К рассвету все было сделано, кровь у Дмитрия остановилась, а тугая повязка из кушака Григория скрывала рану.
Женщины, на радость Захара, помалкивали, все еще находясь под впечатлением ночных событий. Самого его приставать с расспросами к раненому Печеркину и его измученному другу совершенно не тянуло. Что было спрашивать?
Захар знал, что он видел. Но объяснить, как все это происходило, все равно не смог бы. Было ли странное нападение волков вызвано колдовством зырянского туна или просто совпадением? Как удалось Григорию прогнать вожака стаи? Что за сила владела им или, может быть, он ей?
А если паломники и знали, что произошло, стоит ли верить их словам? Захар не знал ответов на эти вопросы и не думал, что кто-то сможет их найти.
– Сегодня тебе идти первым, – обратился к нему Дмитрий. Его перевязанная рука беспомощно болталась, а под слоем загара проступила болезненная бледность. – Мы с Гришкой постараемся не отстать. Нам по этой дороге, что ведет в гору и на северо-запад.
Захар расправил плечи и, забрав у Дмитрия его котомку, вышел вперед. То и дело оглядываясь на своих спутников, ямщик спешил вперед. В одном он не сомневался – в ските старца Макария ни волки, ни колдуны им страшны не будут.
Как объяснили Дмитрий и Григорий, отец Макарий жил на дальней заимке, относящейся к владениям Верхотурского монастыря. Поначалу он занимался там пастушеством, но и после принятия сана место это не покинул. Уединенная жизнь его вполне устраивала.