Остров победы

Над всей Россией безоблачное небо

Одномоторный восьмиместный гидросамолет покачивался на волнах, растопырив водные лыжи и широко раскинув крылья, как громадная чайка, приготовившаяся взмыть в небо. На самом деле до взлета оставалось примерно минут сорок.

– Ди-ли-ли, да-ла-ла, – подпевал магнитофону Гейдар Физулин, выставив локоть в открытое окно. Это делало его похожим на обычного таксиста, но Физулин был не таксистом, а пилотом и гордился этим, как если бы сам изобрел или сконструировал самолет, в котором сидел, дожидаясь хозяина.

– Ла-ди-да, да-ду-ди…

Он любил свою работу, обеспечивающую его не хуже, чем собственный продуктовый магазинчик. «Держись поближе к деньгам, и сам всегда будешь при деньгах», – учил его отец. Жаль, что старик не дожил до этого дня. Вот бы порадовался за сына! Опрятный, в голубой рубашке с галстуком, брюки наглажены, туфли начищены, носки почти новенькие, с единственной дыркой на пятке, но ее никто не заметит, потому что разуется Физулин не скоро, он не для того посажен за штурвал, чтобы разуваться и лениво шевелить пальцами, как это любят делать разные бездельники.

– Ла-ли-лей, на-ни-най…

Метрах в трехстах от самолета находилась бухточка, в которой сосредоточилась флотилия физулинского хозяина, господина Заирова. Среди катеров, лодок и обшарпанных барж выделялась шикарная яхта с иностранным названием. На пристани происходила непонятная суматоха. Чеченцы сбегались туда со всех концов острова и, спешно погружаясь на судна, уплывали в открытое море. Всего остров покинуло не менее полутора десятков человек, после чего бухта опустела. «Опять тревога, опять сложности, – подумал нахмурившийся Физулин. – Заниматься бизнесом трудно, каждый норовит ставить палки в колеса. Вот тебе и свобода частноперепере… частнопредпринимательской деятельности, вот тебе и деловая инициатива. Сегодня ты с прибылью, а завтра в сплошных убытках. Нет, уж лучше я буду летчиком. Принял на борт груз или пассажиров, доставил по назначению, и гуляй, Гейдар, радуйся жизни».

Хорошо!

Включив крохотный декоративный вентилятор на приборной панели, Физулин посмотрелся в зеркало, наслюнявил палец и пригладил усы, а заодно и брови, которые имели обыкновение топорщиться. Красавец, просто красавец. Поворачиваясь к зеркалу то так, то эдак, Физулин в который раз подивился своему сходству с молодым Саддамом Хусейном. Хоть гаремом обзаводись.

Нет, гарем Физулину не прокормить. Он зарабатывает много – до двухсот долларов в месяц, однако при нынешних ценах волей-неволей будешь однолюбом.

Физулин улыбнулся своим мыслям и тронул пальцем клавишу старенького магнитофона. Заиграла музыка.

Эх, хорошо!

– Ущелье глубже голубых небе-е-ес, – заныл Физулин, вторя звучавшему из магнитофона голосу певца, – вершины гор, как старики, седы-ы-ы, и гроздьями свисает виногра-а-ад…

Он пел на родном языке, мечтательно жмурясь, чтобы лучше представлять себе и небеса, и горы, и виноград. Внезапная тишина заставила его запнуться на середине слова. Открыв глаза, он увидел покрытую ссадинами мужскую руку, протянувшуюся через его плечо к клавише магнитофона. Рука исчезла, однако облегчения Физулин не испытал. Потому что в его затылок уперся металлический предмет, и это прикосновение сопровождалось характерным щелчком для затвора, от которого похолодело в животе.

– Кто здесь? – спросил Физулин по-азербайджански. Ответа не последовало.

– Ты русский язык понимаешь? – осведомился мужской голос за спиной.

Проще всего было в знак согласия кивнуть, однако Физулин решил, что как раз этого делать не следует. Застыв в напряженной позе водоноши, опасающегося пролить воду из установленного на голове кувшина, Физулин отозвался утробным, неприятно поразившим его самого голосом:

– Я понимаю и говорю по-русски.

– Похвально, – сказал незнакомец, но пистолет не убрал.

– Хорошо понимаю и говорю.