Цену жизни спроси у смерти

22
18
20
22
24
26
28
30

– Но понт от этого какой-нибудь есть?

– Если без балды, то пока никакого. Но батюшка говорит: обязательно будет.

– Когда-нибудь потом?

– Во-во.

– Тогда лажа это все, – заключил некрещеный парень, потеряв всякий интерес к разговору. – Обещаниями кормить все горазды.

– Если бога нет, то я ничего не теряю, – рассудительно сказал ему приятель, запихивая в рот новую пластинку жвачки. – А если есть, то тут я сразу хоп – и в дамки. Во время Страшного суда к православным один подход будет, а к нехристям – совсем другой. Так мне батюшка заяснил. И лично меня такой расклад устраивает.

– Все равно лажа, – упрямо повторил собеседник. – Не будет никакого суда.

– А что же тогда будет?

– А вот что! – Скептически настроенный парень с чувством раздавил муху на оконном стекле и для наглядности растер ее в жидкую кашицу. Зуд между ногами усиливался, и, сунув руки в карманы, он отвернулся, показывая всем своим видом, что говорить о всяких пустяках больше не намерен.

Некоторое время приятели молчали, думая каждый о своем. Они оживились, лишь когда раздался звук открываемой двери. Обе головы синхронно вскинулись. Жевательная резинка щелкнула и поспешно исчезла во рту обладателя развитых челюстей, которые окаменели впервые за полтора часа ожидания. Второй парень перестал лелеять свою промежность сунутыми в карманы руками. Оба насторожились, как заскучавшие на жаре цепные псы, учуявшие приближающуюся потеху.

На лестничную площадку вышел пожилой мужчина со связкой ключей. По всему было видно, что относился он к той жалкой породе людей, гардероб которых существенно не менялся со времен развитого социализма, а рацион в основном состоял из корявых корнеплодов, выращенных на дачном участке. Пережиток прошлого. Ошибка природы.

Заметив внизу двух незнакомых молодых людей, мужчина подозрительно покосился на них. Точно таким же взглядом одарила их женщина, появившаяся следом.

У семейной четы Суриных имелись все основания недоверчиво относиться к разного рода визитерам, зачастившим к ним в последнее время. Недавно куда-то запропастился их единственный сын, Аркадий, после чего квартира Суриных стала предметом самого пристального интереса всякого рода проходимцев. Настоящее паломничество началось, с утра до ночи. То на пороге возникали бандиты, выдававшие себя за милиционеров, то ломились в дверь разбитные милиционеры, смахивавшие на бандитов. А еще к Суриным зачастили разные таинственные типы с цепкими взглядами чекистов. Просто отбою не было от этой разношерстной публики. И всем подавай Аркадия, в срочном порядке. Что же он натворил такого? Ведь такой мухи зря не обидит, полуживого карпа не убьет. Странно все это было, очень странно.

Сурин насупился, отчего резких морщин на его лице прибавилось вдвое, и, заслоняя дверь корпусом, занялся замками. Его миниатюрная жена, покрепче ухватив сумочку обеими руками, пристально наблюдала за молодыми людьми, которые, несмотря на вполне дружелюбные физиономии, вызывали у нее если не страх, то опаску.

Переглянувшись, парни одновременно отлепили зады от подоконника и стали подниматься по ступенькам. Тот, который шагал первым, нес в вытянутой левой руке мятый листок бумаги с косо накорябанными на нем печатными буквами. Демонстрируя его пожилым супругам издали, он заискивающе улыбался и тараторил:

– Вот, ищем Артамонова Николая. Давнишний дружок наш. Можно сказать, боевой товарищ. Служили мы вместе.

«Сидели вы вместе, а не служили», – подумала женщина, рот которой превратился в неприязненно искривленную линию.

– Адрес есть, а номера квартиры нет, – сетовал второй парень, приотставший на шаг.

– Не знаю никаких Артамоновых, – отрезал мужчина. Он уже успел запереть дверь квартиры на два замка из трех и чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы держать выбритый с утра подбородок высокомерно приподнятым.

Его жена продолжала хранить молчание, поджав губы еще сильнее. Не так давно у нее, зазевавшейся на трамвайной остановке, вырвали сумочку с пенсией за два месяца, и теперь женщина старалась всегда быть бдительной. Каждого обратившегося к ней незнакомого человека она заведомо записывала в жулики.