— Вы не могли бы разрешить мне поговорить с Бесланом Кудаевым один на один?
Офицер пожал плечами и крикнул:
— Захаров! Приведи ко мне Кудаева.
Когда полевого командира привели, он вышел, кивнул девушке:
— Разговаривайте…
Даша встала напротив мужчины и с минуту разглядывала чеченца. Он молча смотрел на нее. Ни слова не говоря, девушка сняла штык-нож с автомата. Зашла ему за спину и перерезала веревки, стягивающие запястья. Он удивился. Поднял руки и принялся растирать затекшие пальцы, глядя ей в лицо. Волынцева подвинула к нему ящик:
— Присаживайтесь…
Он молча сел, а она продолжала стоять, все так же разглядывая его. Беслану Кудаеву, по ее мнению, было около тридцати. Он был высок и строен. Пятнистая полевая форма шла ему. Аккуратно подстриженные иссиня-черные волосы, чуть тронутые сединой на висках, вились. Сейчас на левом виске темнел синяк от ее удара. На симпатичном смуглом лице бороды не было, как у большинства чеченских командиров, только густые черные усы. Черные, бархатные глаза спокойно и без ненависти разглядывали Дашу, а она не знала, как начать разговор. Ей было очень тяжело на душе. Сунув руку в нагрудный карман, нащупала перстень и зажав его в руке, тихо сказала:
— Ваша девушка попросила отдать вам вот это…
Она протянула сжатый кулак к пленному и он приподнял открытую ладонь вверх: на нее упал мужской перстень. Кудаев вздрогнул и сжал его в руке так, что побелели костяшки пальцев. Опустив голову, глухо спросил по-русски, с легким акцентом:
— Где Вера?
Волынцева тяжело вздохнула:
— Она накинула мне свою куртку на голову. Вы были еще без сознания. Я нажала на курок автоматически, не зная, что он снят с предохранителя. Я не видела, куда стреляю. Похоронила ее на склоне, рядом с кошарой…
Он запрокинул вверх побледневшее лицо и судорожно сглотнул:
— Она не умела стрелять… Что она сказала вам?
— Что так даже лучше. И просила вас дать мне адрес ее мамы.
Он взглянул на нее:
— Зачем?
— Она просила написать, чтобы мать ее не ждала.
На его лице мелькнула такая мука, что Даше стало его жаль. Он глухо спросил: