— Такого нет в составе флота.
— Значит, будет. Зеки тоже кораблями не командуют. Или ты сам за штурвал встанешь? Тебя же, Никита, через час к корме потянет блевать. Сторожевик не линкор, швыряет его как щепку.
— Я никуда не плыву, Сильвер.
— За козла останешься?
— С Челдановым на пару.
— Намучаешься ты с ним, Никита.
— Это почему же?
Худой забил махрой самокрутку и закурил.
— Харитон мужик крепкий, но всю жизнь в холуях ходил, лишен самостоятельности. Белограй — другое дело, он и при Никишове барином оставался. Говорят, Никишов его побаивался. Личность! А Челданов — пешка. Если бы не Лизка, хана ему. Перед бабой своей хорохорится, но по сути — слабая копия Белограя. Подражает хозяину, значение свое показывает. Из нуля единицу не сделаешь.
— Зря ты так, Сильвер, Челданов личность. За скорлупой прячется. Видел я его в деле.
— Мне плевать, Никита. Тебе жить. Моя лямка кончилась, к осени помру. Развеют мой пепел по Охотскому морю, и баста. Никаких могил.
— Рано ты себя хоронишь.
— Мне лучше знать. Дам я тебе дюжину молодцов. Черт с тобой. Про Орлова не забудь. Может, на ветру хмель из него вышибет.
— Я знал, что ты поможешь.
— Конечно. У тебя одних вертухаев тысяч пять, а за людьми ко мне идешь. Флот туфты не терпит. Пущай ребятки на волнах потрясутся. Там их дом родной. Им и швабра в радость. Моряку по ночам звон склянок слышится.
— Может, и сам пойдешь?
— Такие, как я, только в пиратских байках живут. На палубе надо стоять твердо, а деревяшка — вещь скользкая. Напился я как-то и носом землю решил пропахать. Хорошо еще ночь стояла, никто не видел. Час до дома полз. Позор нестерпимый.
Сорокин встал.
— Готовь людей, Сильвер. Завтра Крупенков катер подгонит, будем отправлять их на остров.
Старый морской волк махнул рукой и глянул на буфет, где стоял штоф с водкой.