Принц с простудой в сердце

22
18
20
22
24
26
28
30

— ТТ. Гильзы тоже в управление передали.

— Номер дела помнишь?

Терехов покопался в столе, достал блокнот, пролистал и ответил:

— А 369/74. Четыре папки. Как их сдали, так больше нас не тревожили. Похоже, в архив ушли. Анну Дмитриевну даже не тревожили. Удовлетворились результатами нашей экспертизы. На паркете следов много осталось, отпечатков нет. Следы от перчаток есть. Авторемонтные. Книги листать в таких неудобно.

— Согласен. Опытные люди, а работали, как дилетанты. Сплошная показуха.

— Я тоже об этом подумал, Иваныч. Пыль в глаза пускали. Так не ищут, так бардак устраивают. Но с какой целью? Хозяйку напугать? Вишняков сказал, что Иван Сошкин вообще ничего не делал. Сидел на диване, курил и пепел на паркет стряхивал. А когда Костя сейф вскрыл, то Сошкин к нему даже из любопытства не подошел.

— Следы куда-нибудь вывели?

— К шоссе. Там в пролеске они машину оставили. Судя по протекторам и расположению колес, они приехали на «волге». На ней же и смылись. После признаний Вишнякова Ивана Сошкина и Савелия Коптилина объявили в федеральный розыск, а выяснилось, что они оба в нем состоят.

— Компания непонятная. Один мокрушник, другой вор на подхвате, а третий и вовсе с боку-припеку нарисовался. Тот, кто их нанимал, человек грамотный, цель свою не первый день преследует и, скорее всего, нарочно нам карты все путает. Ладно, спасибо, Гриша. Поехал я.

— Где-то эти хмыри опять наследили?

— Похоже, что авария на мосту — их рук дело. Пока утверждать ничего не буду. Узнаю, скажу.— Трифонов простился с майором и поехал в город.

4.

Выходной день выдался солнечным и теплым. Артем проснулся поздно и завтракал в постели. Варя относилась к изнеженным манерам гостя вполне нормально. В этом доме, где она прослужила всю свою жизнь, лень, меланхолия и неторопливость были нормой существования. Артем никогда еще не чувствовал такого теплого отношения к себе, в первую очередь от Анны Дмитриевны. Странно и другое. Ему было спокойно, и он наслаждался свободой, жил как у Христа за пазухой. Может, устал от бесконечного напряжения, беготни и решил расслабиться, а может, истосковался по ласке и заботе?…

Однако в глазах Анны Дмитриевны он видел настороженность. Будто мать переходит с малым дитем через оживленную дорогу на красный светофор и озирается по сторонам, пугаясь машин, а ему, беззаботному ребенку, все до лампочки. Но что могло так беспокоить больную женщину, которую он знал без году неделя? Предчувствие? Обостренное чувство тревоги, которое она испытывала по отношению к старшей дочери всю жизнь, но так и не смогла ее уберечь? У Артема инстинкт самосохранения был развит на должном уровне. Беду он чуял за версту, и нюх его еще ни разу не подводил. Вряд ли его бдительность могла задремать даже в окружении комфорта и беззаботного времяпрепровождения.

Артем спустился вниз и прихватил трость. В такую погоду неплохо прогуляться по парку, и лучше иметь опору, так как он все еще прихрамывал, да и нога не выдержит долгую прогулку. Превозмогая боль, Артем заставлял себя ходить, делал гимнастику, развивая пальцы и пытаясь восстановить былую удаль.

Волка ноги кормят. Эту формулу он давно вывел для себя и не отступал от нее.

Выйдя из дома в парк, он замер. И опять электрический разряд прокатился по телу.

Ника в жокейском костюме со стеком в руке сидела на длинноногой белой кобылке, которая выплясывала под ней пируэты, цокая копытами. Под узды она придерживала второго коня. Вороной жеребец вел себя спокойнее и лишь фыркал, выказывая недовольство.

Ника улыбалась, подставив свое лицо солнцу. Ее янтарные глазищи впились в Артема, словно пытались прожечь его насквозь.

— Я так и думала, что ты захочешь прогуляться. В такую погоду глупо сидеть в четырех стенах. Кажется, пришла пора бабьего лета. Брось свою клюку и садись на коня. Он надежный и не хромает.