Как только за Отто Гюнше закрылась дверь, Ева Браун сунула каталог под мышку и направилась в свою комнату. Гитлер ожидал, что она хотя бы выкажет свое неудовольствие, но Ева даже не взглянула в его сторону. Своеобразный девичий протест – ведь он обещал посвятить ей целый день, вместе они должны были выбрать фарфоровые люстры для двух залов замка. Придется загладить вину тем, что на представления фокусника Шрейбера пригласить её матушку, непременно усадив рядом с собой.
Она просто обожает этого факира!
Гитлер невольно улыбнулся, вспомнив о том, как во время представления из кармана Бормана вдруг пропали его любимые золотые часы, впоследствии оказавшиеся за поясом у ничего не подозревающего Кейтеля. А усыпанные бриллиантами платиновые часы Евы Браун, подаренные им в канун ее дня рождения, вдруг очутились в нагрудном кармане главного адъютанта Рауха Шмунта.
Тогда милые проделки фокусника вызвали у всех зрителей бурю восторга, помнится, Ева Браун смеялась громче всех. Губы Гитлера сжались в тонкую упрямую полоску: вряд ли сейчас этот паяц сумел бы выжать из него хотя бы жалкую улыбку.
Наступали тяжелые времена!
Через минуту в кабинет размашистым шагом вошел бургомистр Нюрнберга Вилли Либель. Вид у него был мрачноватый, впрочем, как и всегда, что невольно добавляло к его внешности несколько годков. Сухощавый, с невероятно прямой спиной, он являлся образцом строевого офицера, и только слепая причуда судьбы могла зашвырнуть его в кресло бургомистра провинциального городка.
В руках он держал уже знакомую папку с коричневой обложкой, правда, в этот раз она была развязана, а из нее неряшливыми потрохами выглядывали заложенные страницы.
– Мой фюрер, – заговорил Либель прямо с порога, – если мы не предпримем мер по спасению Священного копья, то уже через неделю оно окажется под обломками.
Гитлер помрачнел: в последние недели его окружение только тем и занимается, что старается накормить дурными новостями. Порой ему даже казалось, что они устроили между собой своеобразное соревнование – кто посильнее расстроит своего фюрера.
– Неужели все так серьезно?
Сейчас Вилли Либель едва напоминал себя прежнего. За те два месяца, пока они не виделись, он умудрился состариться лет на десять.
– Более чем, мой фюрер.
– Что вы предлагаете?
– Как хранитель копья, я предлагаю вывезти его из Нюрнберга! – с решимостью отвечал бургомистр.
– Вы с ума сошли! – вскричал Гитлер. – Куда?!
– Туда, где наиболее безопасно, например, можно вывести Копье судьбы в горы, – Вилли Либель принялся ковыряться в бумагах. Наконец он извлек одну из них и показал Гитлеру. – Я подобрал очень хорошее место под Зальцбургом. Там есть очень дикие места, куда трудно проникнуть без альпинистского снаряжения, именно там можно вырыть бункер для его хранения.
– Я все более убеждаюсь, что меня окружают сумасшедшие. Я еще раз повторяю, что место для Копья судьбы должно находиться только в Нюрнберге, так начертано самим провидением!
– Мой фюрер, за этим копьем начнут охотиться не только американцы, но и русские, им не хуже нас известно, какую ценность оно представляет. Вы же не допускаете того, чтобы оно оказалось в руках врагов?
Гитлер все более хмурился. Столь сурового взгляда опасаются даже фельдмаршалы, что уж говорить об обыкновенном бургомистре, пусть даже хранителе копья. Однако Вилли Либель сумел выдержать направленный взгляд.
– Бургомистр, вы не хуже меня знаете, что, если только Копье судьбы попадет в чужие руки, Германия погибнет, – устало произнес канцлер. – Делайте что хотите, но отвозить Копье судьбы далеко от Нюрнберга не следует.