— Теперь мне не хватает только одного, — улыбнувшись, тихо сказал Солнцев.
— Чего же вам не хватает?
— Смерти. Смерть отполирует мое имя до блеска, и тогда уж оно будет сиять… как самовар. Неужели вы еще не поняли, что мне это безразлично?
— Но вечность уже стоит за вашей спиной в лучах славы! — возмутился гость, понимая, что его попытка повысить у приговоренного жизненный тонус и тем самым вызвать законный страх расставания с человеческим муравейником, оказалась тщетной.
— А кто стоит за вашей спиной во тьме? — спросил Солнцев, вдруг страшно сверкнув глазами.
— Наконец-то! — шумно выдохнул гость. — Этого блеска в глазах мне уже достаточно. И на том спасибо! А то я решил, что вы стали бесчувственным, как труп.
— Кто стоит за вашей спиной? — не слушая своего клетчатого гостя, напряженно и даже хищно глядя как бы сквозь него, повторил свой вопрос Солнцев и сам на него ответил: — Смерть во тьме…
— Что ж, пора, мой друг, пора! — засуетился клетчатый. — «Мой ум созрел для зла!» — с издевкой процитировал он, целясь Солнцеву в голову.
Но выстрелить клетчатый не успел.
— А вам, мистер, не страшно? — услышал он сзади себя вполне «загробный», хотя и немного насмешливый шепот. Оружие дрогнуло в руке палача, и он, чуть слышно простонав «ой!», едва не спустил курок. Чья-то холодная тяжелая десница коснулась его тщательно выбритой и густо ароматизированной щеки и по-отечески потрепала ее, при этом больно ущипнув. Гость замер, мелко, по-крысиному дрожа всем телом от этого ледяного прикосновения «командора». — Смерть… во тьме… неплохо сказано, а?
Палач медленно опустил пистолет и бросил его на пол. Этот вкрадчивый бархатистый голос «смерти» вынул из него его трепетную душу, словно моллюска из раковины, и бросил ее в кипящий котел животного страха!
Все гениальные замыслы палача посыпались из отлаженного механизма злодейства, словно шестерни, лишенные оси.
И кроме того, палач проглотил язык и теперь был не в силах даже промычать.
Какой-то другой режиссер, маститый и властный, взял своей каменной и несуетной десницей любимое детище палача — его авторский спектакль, его блестящую постановку, а его самого, такого талантливого злодея, высосал, как муху, и уже только одну влажную шкурку швырнул на сцену для мучительной роли старика Полония, которому истеричный правдоискатель непременно воткнет ржавые ножницы в брюхо или, на худой конец, в задницу!
— Какой спектакль? — насторожилась майорша, глядя на полковника.
— Этот самый, с похищением твоего сына!
— Что ты говоришь?! Разве не ты его похитил? — глаза Елены Максимовны хищно сверкнули.
— Я. Но придумала это ты. Ведь ты специально спровоцировала это похищение, верно?
— Похищение собственного сына?! Ты в своем уме?
— Именно своего! В этом вся соль твоей комбинации. Ведь тогда тебя никто ни в чем не заподозрит! А для того, чтобы похищение закончилось в твою пользу, чтобы сына тебе вернули, ты проинструктировала своего человека. Ведь Пахомыч-то твой, верно?