Реквием для свидетеля

22
18
20
22
24
26
28
30

— Повежливее нельзя?

— Быстрее, я сказал!

Моцарт увидел, что в проеме выросла еще одна фигура. Разглядеть ее не успел — гневная волна подхватила его и бросила на вошедшего, но руки провалились в пустоту, встречный удар в грудь отшвырнул на обувной ящик.

— Не успеешь одеться за сорок пять секунд — поедешь в трусах, — не повышая голоса, пообещал коренастый.

Судя по его настроению, выбора не оставалось. Впрочем, не было и страха.

— Мне нужно умыться.

— Не нужно.

— Паспорт…

— Не понадобится.

Подталкивая его в спину, налетчик по-хозяйски выключил свет в прихожей, захлопнул дверь.

«Ключи, которые остались на вешалке, мне тоже больше не понадобятся?» — язвительно подумал Моцарт.

Коренастый шел справа, ступенька в ступеньку, профессионально отсекая его от перил. Напарник в темных очках следовал впереди. На улице было свежо, тихо.

Моцарта впихнули на заднее сиденье длинной, широкой иномарки, поджидавшей со включенным двигателем прямо на тротуаре у подъезда. Яркие лучи фар пронзили Глазовский переулок насквозь, до самого Смоленского бульвара. Моцарта вдавило в спинку сиденья; от тугой воздушной струи в окно справа заслезились глаза; фонари и неон реклам слились в сплошную разноцветную полосу.

Где-то в районе Крымской площади он успел заметить острый кусок стекла в пассажирской дверце. «Значит, недавно, — догадался. — Не стали бы они разъезжать по столице с простреленным окном засветло».

— Я бы хоть чемодан захватил…

— Там все есть.

— Комар, Комар, мы едем, — заговорил не снимавший очков. Сотовый телефон умещался в его ладони. — Что там у вас?..

Машина проскочила Крымский мост, свернула на Пушкинскую набережную.

— …Я понял, понял!.. Дай сестре!.. Сестре, говорю, дай!

Очкастый сунул трубку Моцарту.