Военный разведчик

Как странно! Оказывается, служили с Игорем совсем рядом. А так и не встретились. И больше уже не встретимся. Игоря отправили в кабульский морг…

За стеной нашей палаты в холле установлен телевизор. Постоянно идут какие-то передачи. Хочется их посмотреть, но пока получается только послушать. В программе «Время» сообщают о революции в Никарагуа. О добровольцах из разных стран мира, приезжающих в страну.

И очень интересная передача о встрече с преподавателем физики и математики из Донецка Виктором Федоровичем Шаталовым. Очень интересная у него система преподавания. Правда урок он ведет не по физике или математике, а по истории. Рассказывает о Дмитрии Донском и Куликовской битве. О том, как Дмитрий выходил к Куликовскому полю. И как выиграл сражение, еще до его начала. Виктор Федорович рисует на доске какие-то схемы. К сожалению, я их не вижу. Но в этот вечер я начинаю говорить.

А ночью ко мне в палату приходят Шафи с Виктором Федоровичем Шаталовым. Они, что-то обсуждают между собой. И соглашаются. Это последняя ночь, когда меня посещают призраки. И утром я уже знаю, как должен выглядеть мой боевой нож. Я знаю, что требовал от меня Шафи.

Через два дня я начинаю ходить. В холле лежит свежая газета «Красная Звезда». На первой странице внизу небольшая статья. «В Афганистане при артиллерийском обстреле погиб главарь одной из крупнейших банд Карим. Осколочное ранение в голову». (На самом деле это должен был быть не артобстрел, а авиационный налет. По крайней мере авианалет заказывал я в разведотделе дивизии. Но с другой стороны там могли подстраховаться и артиллерией). Ай, да Шафи. Ай, да молодец! И видно Карим действительно был большим человеком, раз о его гибели написали в нашей центральной газете.

На выходе из отделения сталкиваюсь лицом к лицу с нашим новым ротным. С Володей Стародумовым. Пришел проведать? Почему в голубой пижаме? К чему такая маскировка? Ах, вот в чем дело! Желтые глаза. Явный признак гепатита. Желтухи.

Приходится выписываться досрочно. На заставе остался только Олег Артюхов. Одному ему приходится нелегко. Командовать ротой и заставой одновременно.

Но решение выписываться и выписка — вещи совершенно разные. Врачи что-то говорят о плохих анализах. О том, что предыдущий курс лечения положительных результатов не дал, а новый — только начинается. И о том, что это надолго. Приходится договариваться с Мариной, чтобы она достала мне какую-нибудь форму.

Меня всегда удивляли влюбленные женщины. Своими нелогичными поступками. Доставать форму для того, чтобы человек мог уехать на несколько дней раньше, могла только влюбленная женщина. Желающая больше всего на свете, чтобы этот человек остался. Мариночка, ты — просто прелесть! Я надеваю чью-то солдатскую форму с замытыми пятнами крови на плече и прощаюсь. Как жаль, что у нас с тобою ничего не было. Кроме твоих дежурств у моей кровати, твоих бессонных ночей и тревог. И твой любви. Сказочной, ничего не требующей взамен.

Добираюсь до штаба дивизии. На стоянке — несколько бронетранспортеров. С одного из них пытаюсь выйти на связь с ротой. Увы, ничего не получается. Зато встречаю замполита батальона. Он подбрасывает меня до КП батальона. От комбата сразу же вводная: взять водовозку, заправиться и отвезти её на заставу. В батальоне меня дожидается несколько писем. От Вероники Белоцерковской, от Антонины Артемовны Пименовой — мамы моего школьного друга, от Галины Ивановны Милокостовой — моей школьной учительницы, научившей меня не только читать и писать, но и любить поэзию. И от Ленки Ульяновой, моей одноклассницы и соседки по парте:

Серёжа, здравствуй!

Что случилось, почему ты не пишешь?! Я как-то не обращала внимания. Все думала: вот завтра или послезавтра придет письмо. Ну в крайнем случае, в конце недели приеду из общежития, а оно меня дома дожидается. А потом думала, что у тебя времени не хватает, ведь работа у вас не с восьми до пяти. И письма ты пишешь не мне одной. Все ждала, тем более, что сентябрь пролетел для меня очень быстро. А тут и октябрь уже подходит к концу, а от тебя ни звука… Я вдруг обнаружила, что получила твое последнее письмо ровно полтора месяца назад.

Серёжа, может тебе правда некогда?! Так ты не пиши много. А может, мои письма до тебя не дошли, и ты обиделся? Либо я чего-нибудь не так написала?! Так ты не обращай внимания, прости меня. Только напиши, пожалуйста. Я буду ждать.

О других, более серьезных и веских, причинах твоего молчания я просто боюсь думать. Ведь их не может быть, правда?! Не должно. Я почему-то в этом уверена, уверена в твоем везении. Ты только не разуверяй меня своим молчанием. Пиши. Не пропадай.

Обязательно напиши!

Пожалуйста, напиши!

Лена.

Вероника делится информацией о Толике Кузьменко. Он служит в Афганистане. Стоит ли удивляться, что новости о нем я получаю из Москвы?!

Антонина Артемовна пишет об Андрее (моем друге и её сыне), об наших одноклассниках (Об Игорьке Широкове, Андрее Ермолаеве, Юрке Соколове, Сережке Сидоренко), о том, что мой отец мечтает приехать ко мне в гости в Ашхабад. Хорошо, что предупредила. Молодец, тетя Тонечка! Надо будет написать домой, что я уехал в командировку на несколько месяцев. Куда-нибудь в другое место. На Кушку, например.

Год назад был там на самом деле. Приезжали мы с группой офицеров разведуправления округа на итоговую проверку. В разведбат. Побывал у Петровского Креста. На высоком кургане установлен каменный крест, примерно восьми метров в высоту. Южный Крест. Самая южная точка Советского Союза. Установлен по Указу Петра Первого. Внутри креста небольшая молельня — комната, где путники, покидавшие страну либо возвращавшиеся в неё, могли воздать благодарственную молитву Господу.

На одной из стен надпись: «Сослан государем-батюшкой за вольнодумие на два года. Подпоручик Петренко». На противоположной стороне — другая: «Кем, за что и на сколько сослан не знаю. Старший лейтенант Петров». Думаю, что если на пару месяцев виртуально перееду на Кушку, у отца не возникнет желания туда ехать. Хотя, кто знает! Нет, пора раскрываться. Если родители узнают о моем жульничестве — обидятся. Пора переезжать в Афганистан.