Кваzи

Он повторил:

– Я не убивал твою жену. Я её не видел, во всяком случае, когда обрёл разум. С мальчиком… была другая женщина.

– А где Ольга? – глупо спросил я.

– Не знаю. Я монстр, мы все монстры. Но я не убивал твою жену.

Я постоял, пока в голове укладывалось услышанное.

Потом кивнул:

– Завтра в участке. Не проспи, мертвяк.

И пошёл к дороге – ловить такси.

Философы и гуманисты говорят нам, что каждая человеческая жизнь – равноценна. Что для мироздания одинаково важен и одинаково ничтожен каждый. И Бетховен, и Пастер, и Королёв не более и не менее ценны, чем китайский крестьянин, что проводит всю жизнь на рисовом поле, шотландский безработный, каждый день надувающийся «Гиннесом» в пабе, и латиноамериканский наркоторговец, продающий на улицах Нью-Йорка белую смерть.

И мы даже склонны с этим соглашаться, в душе морщась, но кивая и бормоча про то, что каждый человек – целая Вселенная, и каждая жизнь – бесценна, а каждая смерть – непоправима.

Ровно до тех пор, пока на чашах весов оказываются не абстрактные Авиценна и египетский каменотёс, а два совершенно обычных, незнаменитых человека, но один из которых – твой близкий, родной и любимый.

Вот в этот момент весь гуманизм и вся софистика спадают с нас будто шелуха.

Потому что смерть своего ты простить не можешь, а смерть чужого – запросто. Ну хорошо, не запросто. С некоторым усилием и лёгким дискомфортом.

Так уж устроена жизнь.

Наверное, это несправедливо.

Но в этой жизни даже Бог никому не обещал справедливости.

Глава девятая

Ученики и вирусы

Я проснулся под утро, ещё не было и шести. Вчера я вернулся поздно, а лёг вообще за полночь. Но сна уже не осталось ни в одном глазу.

Такое состояние я знал. Если сейчас сделать усилие, то можно и уснуть. Тогда едва проснёшься от будильника и будешь глотать кофе, чтобы мозги нормально заработали. Можно, наоборот, встать, будешь чувствовать себя бодрым и отдохнувшим, но после обеда потянет в сон.