В рясе смертника

– Батюшка Павел! – громким шепотом сказала она. – Вам тут письмо! Еще вчера утром принесли, – и протянула мне запечатанный конверт.

Я взял его и с интересом осмотрел со всех сторон. Тонкий, почти невесомый, внутри наверняка всего один листок. На лицевой стороне конверта ни единого слова – абсолютно чистая плотная бумага, на тыльной – подозрительно размазанная полоска клея вокруг клапана. Словно письмо уже вскрывали. Странно…

– Кто принес? – спросил я норовившую уже шмыгнуть за дверь бабу Машу.

– Мужчина, весь такой смуглый, волосы черные, кучерявые! На русского совершенно не похож, с акцентом говорил, но не кавказец, – с готовностью сообщила женщина, на мгновение высунув голову за дверь в поисках посторонних, способных подслушать разговор. – Скорее таджик какой-то. Бог их, басурманов, знает… И глаза такие хитрющие, все по сторонам зыркал. Я его, черного, сразу приметила, у нас в храме такие редко появляются. Постоял минуту в сторонке, огляделся, потом подошел ко мне и спросил, нет ли вас сейчас в храме. Я сказала, что нету, прихворнули слегка. Тогда он отдал мне конверт и попросил передать вам лично, батюшка, в руки, как вернетесь. Вот я и передаю.

– Вы его читали? – строго спросил я, помахав конвертом. – Только честно, баба Маша…

– Ой, что вы, батюшка! – замотала головой женщина и торопливо оправила черный головной платок. – Как можно! Я спрятала в ящик, где деньги, заперла на ночь на ключ, там он и лежал… – И она с опаской глянула на меня.

– Подождите, не уходите, – попросил я и надорвал конверт. Внутри, к моему немалому удивлению, оказалась совершенно чистая бумага. На всякий случай я даже поднес ее к окну, через которое в тесную комнатушку проникал играющий пылинками яркий дневной свет, и внимательно оглядел с тщательностью кассира, пытающегося выявить фальшивую банкноту. На странном послании, как и на конверте, не было ни единой буковки.

– Матерь божья!! – увидев в моих руках совершенно чистый лист, охнула баба Маша и трижды истово перекрестилась. – Да как же так, господи, там же было… – И осеклась, поняв, что сболтнула лишнего. Подобралась, опустив очи долу, в ожидании неизбежного разоблачения.

– Значит, все-таки не удержались и прочитали, – вздохнул я и, положив конверт и лист бумаги на стол, строго посмотрел на не в меру любопытную женщину. Заметив, что она явно напугана и отнюдь не тем, что ее неблаговидный поступок раскрылся, я поспешил сгладить возникшую ситуацию:

– Успокойтесь, нет здесь никакого колдовства. Если текст был, а сейчас его нет, значит, писали специальными чернилами. От соприкосновения с воздухом такие чернила постепенно исчезают и через несколько минут после вскрытия конверта от них не остается даже следа. Что там было написано, баба Маша?

– Там… это… – стараясь не смотреть мне в глаза и смущенно переминаясь с ноги на ногу, пробормотала женщина. – Там было, кажись… – Закрыв глаза, она сосредоточенно наморщила лицо, пытаясь воспроизвести в памяти навсегда исчезнувший с более чем странного послания текст.

– Пишет, что вы, батюшка, мол, неплохой сыщик, но все-таки сделали много ошибок. Не стоило фотографировать, этим вы себя выдали… Ага, так… А лохматый человек, тот, что в окне, убежал через чердак, вышел через соседнее парадное, за углом сел в «пятерку» с грязным номером и черными стеклами и поехал к этому… как его… Василеостровскому отделению милиции, вот!

– Вы ничего не путаете? – на всякий случай переспросил я. – Именно к отделению милиции?!

– Точно так, – на секунду открыв глаза, кивнула баба Маша и снова приняла вид слепой прорицательницы Ванги, изготовившись вспоминать дальше. – Там лохматый зачем-то вышел, кому-то позвонил по сотовому телефону, сел назад и принялся ждать. Из машины боле не выходил… Где-то через час к участку подъехал милицейский «бобик», из него вышел знакомый вам, батюшка, молодой мужчина в пиджаке цвета… вроде как соль с перцем, перешел дорогу и сел в «пятерку». Они говорили минут десять. После тот, что в пиджаке, зашел в милицию, а другой поехал на север. На одном из перекрестков Каменноостровского он проскочил на красный свет и оторвался…

Баба Маша, вне всяких сомнений обладающая феноменальной памятью, открыла глаза и с виноватым видом добавила:

– А в конце так… Мол, я сделал все возможное, чтобы подстраховать вас, отец Павел, но вынужден отказаться от дальнейших действий из-за неотложных дел… Ага… У вас, мол, хватит смекалки довести расследование до конца, имея эту информацию. И еще он просит не забывать про тайну исповеди. Внизу подпись: Грешник. Кажись, все, батюшка, ничего не упустила. Вы уж простите меня, дуру, не удержалась я! Сначала пожар у батюшки настоятеля, потом этот черный басурман со своим письмом… Вы не серчайте, Христом богом прошу, не со зла я, вот вам истинный крест!

Баба Маша опять принялась истово креститься. Я заметил, что на ее глаза наворачиваются слезы, и поспешил успокоить:

– Я вас прощаю. Бог с вами, не плачьте. Только одна просьба…

– Никому, что вы! – вмиг поняв, что от нее, провинившейся, требуется, громким шепотом заверила баба Маша. – Ни единому человечку! – И тут же прямо в лоб спросила, не сумев удержать распиравшего ее не хуже дрожжей женского любопытства: – А кто это – Грешник, отец Павел?

– Мой прихожанин. – Я сразу понял, кто являлся автором письма. Оставаясь в тени, киллер по имени Сергей оберегал меня во время моего наблюдения за «нехорошей квартирой» сатаниста Пороса. – Он в некотором роде частный детектив и помогает мне найти преступников, тех, с шоссе… На милицию надежды мало.