— Десять тысяч тенге, ты их заработал, — сказал я, вкладывая пачку купюр ему в руку. — Звони брату в Чимкенте. Пусть встречает первым рейсом из Алматы сегодня, если такой будет. Если с ним не прилечу, то со следующим. Вознаграждение получит по достоинству.
— Все будет хорошо, — сказал Юсуп, — счастливо добраться.
Я пожал ему руку и сказал:
— Иншалла…
Он зареготал от удовольствия во второй раз.
Глава десятая
«Не плачь по мне, Аргентина!»
По мне, смешного было мало. Астана не желала прощаться.
Хромированные перила конвоировали пассажиров от багажной стойки «Эйр Казахстан» до окошка проверки документов, и, разумеется, в полицейском компьютере регистрации иностранцев Ефима Шлайна не нашлось. Младший лейтенант, русский, нагнав морщину озабоченности между белесыми бровями, сообщил, что придется вернуться в город, оформить пребывание в столице надлежащим образом и повторить процедуру вылета. Я разыграл нервного интеллигента, противящегося подступающему обмороку, и попросил проводить к телефону для связи с министерством экономики, по приглашению которого приезжал.
— Это в здании, которое называется «Доллар», — сказал я суетливо казаху с майорской звездочкой в конуре, обставленном атрибутами производства обысков.
— Поставьте сумку на стол досмотра, — сказал майор, когда лейтенант, оставив мой паспорт, испарился, и, присмотревшись к кашемировому пальто, папахе пирожком и бумажнику слоновой кожи, прочувственно спросил: — Как же так, Ефим Павлович, а? Как поступать-то теперь с вами?
Репродуктор над головой майора попросил на казахском и английском пассажиров, вылетающих в Алматы, пройти к выходу номер два. Отдельный минибас ждал отправляющихся первым классом, то есть и Ефима Шлайна, чей желто-синий билет и оранжевый посадочный талон лежали в паспорте, заложенном коричневым майорским пальцем на странице с моей фотографией.
— Может быть, штраф? — предложил я. — Из страны выезжаю через Алматы, там пробуду два-три дня и обязательно зарегистрируюсь, как положено.
— По закону я должен взыскать с вас семь тысяч двести тенге за нарушение паспортного режима. Можете заплатить половину?
— Спасибо, товарищ майор, — сказал я проникновенно.
Десять пятисотенных бумажек открыли путь в светло-желтый зал с голубыми пластиковыми креслами и на лестницу к минибасу, за окнами которого простиралось фиолетовое беззвездное небо, слегка вылинявшее у горизонта. Светящаяся в ста метрах гирлянда иллюминаторов аэробуса «А-300» символизировала свободу перемещения. На трапе я выдохнул глоток морозного воздуха Астаны и последним нырнул через квадратный люк в прогретое нутро кабины…
Мне не стоило появляться в Алматы, и по прибытии, не покидая аэровокзала, я обзавелся билетом на рейс до Чимкента. Ближайший наудачу оказался чартерным. Нанятый пакистанцами «Ан-24» вылетал в четыре пополудни. По правилам все места в самолете на чартерных рейсах собственность нанимателя. Я не поинтересовался, почему, не спросясь пакистанцев, мне продали одно место. В список пассажиров в качестве обладателя «левого» посадочного талона меня не вносили, паспорта в кассе я не предъявлял, и нетрудно догадаться, что полицейской регистрации на вылете, по крайней мере, для таких как я, не предстояло. Чего ещё желать?
— Выписывать квитанцию за транспортировку? — спросила кассирша и, когда я отрицательно помотал головой, удовлетворенно добавила: — Вот телефон на бумажке. После трех звоните каждые два часа. Вам скажут, когда и к какому выходу на посадку прибыть.
Начиная с трех часов пополудни, я сделал восемь звонков из гостиницы «Аэропорт», на вывеске которой, когда стемнело, зажглись только три первых буквы. Я снял четырехместный номер, поскольку других не имелось, и валялся по очереди в каждой из кроватей, выслушав какое там по счету сообщение «В Чимкенте туман, ждите». Коридорная держала телефонный аппарат под ключом в тумбе замызганного письменного стола и за звонок взимала пятьдесят тенге. В открытое из-за духоты окно тянуло вонью пережариваемого залежавшегося шашлычного мяса, которую разносило ветром от кооперативных палаток у паркинга. Шум водопадов в унитазах, лишенных исправных бачков, вырывался из бездверного туалета в начале коридора. Следующим утром, на рассвете, сквозь немытое стекло крайней кабины я увидел оттуда летное поле с черным остовом сгоревшего аэровокзала. И не удержался от искушения. Сдвинул раму, наставил перекрестье оптического прицела воображаемой снайперки, скажем, израильского производства «Голил», на кабину «Боинга-737», вылетавшего в Стамбул, и грохнул первого пилота.
Когда я ставил раму на место, кто-то, перекрикивая сливной водопад, сообщил из одной кабинки в соседнюю: