Каникулы вне закона

22
18
20
22
24
26
28
30

— Так и есть, Огурец… Живу на севере. Госпожа в Новой Зеландии. Дети в школе. Спасибо. Как коммерция, богатеем?

— Пусть вас услышат мои предки на небе… Их стоит упрекнуть! Ай-ей! Какие теперь доходы? Ай-ей…

Отдающее сивухой пойло неприятно теплое, но таким его и положено подавать, я пью, растягивая удовольствие, но не особенно. Кровь змеи остается живой с полчаса. Даже в холодильнике свертывается…

— Надолго к нам?

— Да нет… Но разговор длинный.

— Санитипап, — говорит Огурец, — пойди накрой в зале господину Бэзилу. Он любит континентальный завтрак. Сделай хорошо.

Укушенный коброй оживает и отправляется, хлопая шлепанцами, в душевую. Явится при белой рубашке, синих шароварах и в черных лакированных штиблетах. Команда «сделать хорошо» у Огурца к качеству товара не относится, оно высокое для всех, бедных и богатых, наценка делается за антураж к обслуживанию. Но платить я все равно не собирался.

Огурец сметливый. Он это понял. И спросил:

— Кто?

— Огурец, мне нужны северные люди… Фаранги.[5] Не американцы, не французы, не немцы, северные… Кто покупал у тебя удава?

— Шведы ходят в другие места, где подают виски и водку.

— Русские?

— Ай-ей-ей! Смотрят, пробуют… Но не пьют… И не заказывают.

— Огурец, кто их приводит?

— Ай-ей-ей… Давайте не говорить об этом. Русские считаются бешеными. Тяо пхор… Тяо пхор с ними и ходят… У вас опасная работенка, господин Бэзил, если русские — ваша забота.

— Вот оно что! Спасибо за предупреждение, Огурец… Мы ведь друзья. И я дам тебе десять тысяч батов прямо сейчас, если ты скажешь, кто заказывал у тебя удава.

Он протягивает мне двойной лист рыхлой бумаги с разбросанными «бульбочками» бирманского текста. Под ними перевод на английский «Пресс-релиз для благородных и честных джентльменов-журналистов».

— Я не журналист, — сказал я Огурцу и отложил бумагу.

— Это неважно, — ответил он. — Все равно джентльмен.

Пришлось читать.