Мы вернулись на командный пункт, здесь и во взводах вовсю кипела работа. Я попытался тоже включиться в работу по оборудованию землянки, но, быстро почувствовав боль в районе сердца, бросил это занятие и в бинокль стал рассматривать окружающую нас местность. Типичные для Чечни окрестности. Сзади меня проходила асфальтовая дорога, которая связывала город Грозный с ближайшим населенным пунктом Старые Атаги. В двадцати метрах параллельно дороге протекал арык в глубоком, метра четыре глубиной, канале. Вот на этом клочке, между дорогой и каналом, мы сейчас и развертывали свой командный пункт. Со стороны боевиков нас прикрывала полутораметровая насыпь, которая шла вдоль всего канала. За каналом проходил железобетонный желоб, где тоже текла вода, но в отличие от арыка она была чистой. Слева от нас, через канал стоял железобетонный мост с большой дырой от снаряда посередине, и дорога от моста шла в Чечен-Аул, который находился в полутора километрах. Он полностью был под контролем боевиков. Слева и справа от дороги чистые поля. На правом поле в трехстах метрах от нас был передний край третьего батальона, а слева никого не было, и вдоль дороги к деревне, практически до нее, шла зеленка шириной метров двадцать. Самое гнусное место для нападения со стороны чеченцев. За ГСМ, который продолжал гореть, было кладбище. Оно плавно взбиралось по склону небольшого хребта на окраине Чечен-Аула, который тянулся, покрытый лесом, несколько километров до н/п Пригородное. Сама деревня казалась вымершей, на улицах никого не было видно, лишь кое-где бродил брошенный скот. Не было видно и боевиков. Я перевел бинокль снова на дорогу, которую прикрывал. Самое плохое, что по прямой чистого пространства было метров девятьсот, то есть ракеты не применишь: оператор просто не успеет взять управление на себя. Тут надо бы еще метров триста как минимум резерва иметь. На плавном повороте дороги виднелись остатки нескольких разбитых машин.
– Это моя работа, – послышался из-за спины голос Кириллова. Он подогнал свою кашаэмку ближе к нам и встал в пятидесяти метрах от моего КП. – Мы в первый день, как сюда прорвались, заняли с мотострелковым взводом оборону. Ночью духи завязали бой с третьим батальоном, причем так нажали, что пехота дрогнула. А здесь они решили додавить. Смотрю в ночник, а они колонну строят, чтобы рвануть и смять нас здесь. Докладываю командиру полка, а тот: «Держитесь сами, подмоги не будет». Ну, я одним дымовым дал пристрелочный. Смотрю, снаряд лег практически нормально, только сто пятьдесят метров перелетел. Я ввел поправочку в прицел и 72 снаряда дивизионом – беглый огонь! Вообще, классно снаряды легли. Сразу же половина машин взлетела от прямых попаданий, боевики в разные стороны, но мало кто ушел. Пехота даже огня не открывала. Так что я им здесь полностью атаку сорвал. – Игорь от удовольствия потер руки. – Честно говоря, я проворонил, когда они раненых и убитых уволокли. Утром смотрю, а они еще и неподбитые машины втихаря утащили. Да и черт с ними, мало им не показалось.
Мы еще в таком духе немного поболтали, обговорили все возможные вопросы взаимодействия. Игорь предупредил, чтобы ночью я поглядывал за арыком, а то по ночам духи пробираются по ним в расположения войск и вырезают наших. Вскоре Кириллов ушел к себе, а я начал проверять подготовку взводов к ночи. Прошелся по позициям, проинструктировал не только командиров взводов, но и весь личный состав. По радиостанции доложил командиру о занятии района, а через какое-то время стемнело.
В 23 часа я с сержантом Торбаном заступил на дежурство. Небо было чистое и все усыпанное звездами. Из-за горизонта медленно вылезла багровая и огромная луна, обещая освещать своим призрачным, неживым светом все вокруг на протяжении всей ночи. Это меня особо радовало, так как осветительных ракет было уже мало. Но они и не нужны были. Раз в три – пять минут с шелестящим звуком прилетали с огневых позиций около станции Примыкание осветительные снаряды и освещали все кругом: Чечен-Аул, поля, кладбище, хребет с лесом, да и нас тоже. Через минуту после того, как гас осветительный снаряд, высоко в небе разгорался факел осветительной мины, который медленно и величаво опускался на парашюте к земле, освещая все вокруг в течение сорока секунд. А в перерыве между ними в небо взлетали две-три осветительные ракеты, которые пускала пехота. Так что с освещением местности проблем не было.
Дежурство проходило спокойно. Тревожили только отсветы фар машин боевиков, которые шастали на противоположной стороне Чечен-Аула, но с ними активно работал Игорь. Из недалеко стоявшей кашаэмки, из открытого люка, изредка доносился голос Кириллова, подающего команды на огневую позицию своей батареи. Как правило, после команды со стороны станции Примыкание прилетали снаряды и рвались в деревне или на противоположной окраине населенного пункта, пытаясь нащупать машины. После разрывов отблески фар гасли, а потом вновь возникали, но уже в другом месте.
Утром я начал проверять инженерное оборудование позиций взводов. Третья рота уже снялась и ушла, так что теперь нам надо было надеяться только на себя. Пришел Кириллов, и огнем из противотанковой установки мы взорвали еще две цистерны на складе ГСМ, четвертую сумели добить танкисты.
Я сходил в штаб и доложил начальнику артиллерии о том, что развернулся в указанном районе и выкопал позиции. Честно говоря, оборудованием позиций взводов я был недоволен, считая, что укрытия для машин вырыты мелковато и окопы для стрельбы из стрелкового оружия тоже мелкие. Но я считал, что в процессе оборудования позиции мы этот недостаток устраним.
В течение нескольких дней полк перетянул все подразделения, которые оставались около станции Примыкание, в свой район. Сзади нас на поле встали два дивизиона: дивизион Чистякова, который был нам придан, и наш дивизион – Князева. Слева от позиций второго взвода и дальше встала восьмая рота Толика Соболева. Остальные подразделения третьего батальона пододвинулись к Чечен-Аулу еще на четыреста метров и уплотнили свои боевые порядки. Прибыл и мой третий взвод. Начали подходить и другие части. С развернутым флагом мимо нас с помпой проехал «разбитый» 245-й полк и ушел на Урус-Мартан. Зашел еще один мотострелковый полк и встал за нами фронтом на Новые Промыслы. Я как раз оказался на стыке полков. Правда, туда потом поставили один взвод восьмой роты, и теперь стало поспокойнее за свой тыл.
Так как вдоль моего расположения по асфальту проносились на большой скорости машины, я решил снизить их скорость, а то не дай бог собьют кого-нибудь из моих солдат. Вокруг перекрестка было много брошенных легковых автомобилей, причем большинство из них были иномарки. Зацепив их за «Урал», я стащил машины на дорогу и выстроил из них примитивный лабиринт. Теперь машины, подъезжая к моему расположению, снижали скорость и медленно проезжали вдоль моего командного пункта. А я хвастался и гордился, показывая своим гостям коллекцию иномарок. Но продолжалось это всего три дня. В одну из ночей по всей моей коллекции проехали напрямую три танка и расплющили автомобили. Теперь на дороге громоздилась куча автомобильного хлама и хвастаться было нечем.
Жизнь в полку тоже постепенно налаживалась и как-то успокаивалась, что здорово расслабляло. Чеченцы прекратили активные боевые действия на нашем участке и действовали больше исподтишка. В основном работали снайперы, и каждый день наши потери составляли один-два человека убитыми и человек пять ранеными. Я первые несколько дней очень возмущался тем, что как только выйду на насыпь у арыка, так сразу же начинают посвистывать вокруг меня пули. Пехота от безделья на переднем крае изгалялась. Выставляли банки, бутылки и целыми днями стреляли, и я считал, что это пехота начинает стрелять к нам в тыл. Но оказывается, это были чеченские снайперы. Я зашел как-то в девятую роту, когда они перемещались на триста метров вперед. БМП зацепила вагончик, в котором проживали офицеры роты, и потащила его на новое место. На крыше вагончика в это время молодцевато стоял под солнцем полуголый солдат, уткнув руки в пояс. Внезапно он резко согнулся, схватился руками за живот и, как в замедленной съемке, упал на землю. Когда мы подбежали к нему, то оказалось, что ему в живот попала пуля.
Из-за безделья и в поисках новых острых впечатлений солдаты стали разбредаться по округе, шариться по деревням, и у нас появились первые без вести пропавшие. Как правило, их вылавливали оставшиеся местные жители в деревнях при мародерстве и зверски казнили тут же на месте. Потом изуродованные трупы мародеров мы часто находили в зеленках.
После завтрака, оставив за себя Кирьянова, я двинул в сторону штаба. Через пять минут свернул у «Быка с Бараном» к зданию, где размещался штаб. Как обычно, в глаза бросилась большая дыра в стене здания на месте бывшего кабинета директора племенной станции. Когда с ходу, после короткого боя, заняли племенную станцию, то командир с штабниками пошел выбирать место для штаба. На первом этаже было много обширных помещений: актовый зал, столовая с буфетом, огромная бухгалтерия. На втором и третьем этажах располагались небольшие помещения специалистов и руководства. Зашли в один из кабинетов с небольшой приемной на втором этаже.
– Товарищ полковник, как раз для вас кабинет, – наперебой заговорили сопровождающие.
Действительно, это был типичный кабинет руководителя. Сейфы, столы, стулья, телефоны и другие недешевые атрибуты. Окна выходили на Чечен-Аул и открывали взгляду красивую панораму окрестностей. Дверь справа вела в большую комнату отдыха, которая была тоже нехило укомплектована. Небольшая, уютная приемная. Но Петров походил, похмыкал, разглядывая помещения, и отказался. Приказал поставить свой кунг сзади здания и решил: «Буду здесь жить. Не лежит у меня сердце к этому кабинету».
И правильно сердце командиру подсказало: на следующий день духи первым же снарядом из танка попали в кабинет директора и все там разворотили. И теперь каждый день обстреливали из орудий расположение командного пункта полка и позиции артиллерии. Правда, били не прицельно, а по площадям. Но все равно эти обстрелы доставляли достаточно хлопот. Каким-то образом они вычислили, что совещания у нас проходят в девять часов и в семнадцать, и в это время снарядов падало гораздо больше.
На совещании командир полка довел до присутствующих происшедшие последние случаи и потребовал от командиров ужесточения воинской дисциплины. Когда разнос был закончен, командир уже в более спокойном тоне стал ставить задачи. Оказывается, завтра на место первого батальона будет становиться морская пехота, а первый батальон займет позиции правее третьего батальона и будет продвигаться в сторону Старых Атагов.
– Ну, а напоследок самое плохое. С завтрашнего дня и до 21 февраля в силу вступает перемирие между федеральными войсками и боевиками. Перемирие заключили Москва и Дудаев, и ничего здесь не поделаешь. Я всех призываю усилить бдительность и не расслабляться. Все вы, конечно, прекрасно понимаете, что боевики используют это время по максимуму для восстановления своих сил, укрепления позиций, восстановления связи и взаимодействия между собой. Я сомневаюсь, что они прекратят боевые действия, но на каждое открытие огня с нашей стороны будут реагировать как на грубое нарушение условий перемирия. Поэтому приказываю: огонь открывать только в случае явного нападения боевиков.
Совещание все покидали возмущенные тем, что наши демократы бездумно заключили перемирие, которое впоследствии будет оплачено кровью наших солдат и офицеров.
На вечернее полковое совещание я пошел пораньше и еще не успел подойти к зданию штаба, как духи начали вечерний обстрел командного пункта полка. Несколько снарядов упало в районе артиллерийских позиций и РМО. Один снаряд упал около бани саперной роты, а когда я уже был около кунга начальника артиллерии, меня обогнал совершенно голый человек, в котором я узнал начальника артиллерии группировки полковника Кальнева. Был он весь в грязи и возмущенно матерился. Забежал мимо растерявшегося часового в штаб и скрылся в комнате, где располагался его пункт управления огнем артиллерии. Несмотря на то что полковник Кальнев лишь неделю был с нашим полком, все его уважали и прислушивались к его советам. Когда-то он и Масхадов не только учились в одном артиллерийском училище, но и достаточно долго служили в одном полку и даже дружили семьями. И сейчас довольно часто, правда, только по делам, Кальнев выходил на частоту Масхадова и решал с ним текущие вопросы обмена пленными, убитыми. Зачастую и сам Масхадов выходил на его частоту, чтобы решить вопрос о двухчасовом перемирии, в ходе которого собрать с поля после боя убитых чеченцев. Вот и сейчас, когда я зашел в коридор штаба, из-за двери слышался возмущенный голос Кальнева:
– Ты чего творишь? Ты там своим уродам скажи, что когда я баню принимаю, пусть они не стреляют. А за то, что я сейчас голый и грязный, я вам отомщу…
ebooksa