Мы ударим первыми

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ну как? – поинтересовался Талеев.

Анатолий лишь досадливо махнул рукой и продолжил очищать свои светлые ботинки от слоя копоти. Журналист устроился рядом.

– Подведем итог очевидному? Только для наших пожарно-милицейских друзей, – он кивнул в сторону пепелищ, где продолжали копошиться люди, – имеет место «неосторожное обращение с открытым огнем». Кто-то точно знал, что пленники здесь...

– Ты что, сомневаешься, кто это?!

– Я рассматриваю все возможные варианты.

– Значит, я так непроходимо туп, что вижу всему только одно объяснение.

– Давай по порядку. Ночью здесь появляется кто-то, – Анатолий поморщился, но журналист не обратил на это внимания, – освобождает из подпола бандитов, наверняка «беседует» с ними, узнает, что требуется, убивает обоих, а затем поджигает дачу. Местью здесь не пахнет. Все проделывается, чтобы не допустить утечки еще какой-то информации. Ты согласен, что только ее мы и могли получить от пленников? – Толя неохотно кивнул. – А вот тебе варианты. Первый: это террористы, за которыми мы охотимся. Второй: что ты скажешь по поводу «высоких покровителей в силовых и административных структурах», о которых говорил Торпеда? И, если мы пока абсолютно не представляем, как первые могли узнать о том, что мы вышли на Торпеду и где спрятали его с сыном, то вторые имели для этого не одну возможность. Шофер, хоть мы его и высадили, мог навести? Мог. Рацию в автомобиле я отключил – а не стояла ли машина на постоянном маячковом контроле? То-то. А уж причины ликвидировать Торпеду после того, как он попал в наши руки, у них были очень веские. Согласен?

Анатолий задумался на секунду, потом изрек вполне оптимистично:

– Я действительно непроходимо туп. Надеюсь, что это временное затмение от большого огорчения.

– Да, не все так просто, Толик. Смотри, что происходит дальше. Я шагами промерил расстояние между домами, прикинул их высоту и силу пламени. И практически убежден, что не о каком «самопроизвольном перекидывании» огня не может быть и речи. Кроме того, дом по соседству получил лишь незначительные повреждения: сгорела соломенно-дощечная крыша и попортился фасад. Все! Инсценировка. А «умный огонь» полетел дальше, и выжег почти полностью дачку Ивановны. Думаю, что ее даже не убивали. Просто посмотрели со стороны и убедились, что она сгинула в пламени.

– Так и было. Что же тут «не просто»?

– А то, что «милицейской крыше», в зловредную деятельность которой ты сразу поверил, существование Ивановны было абсолютно «до лампочки»! Они вообще о ней могли ничего не знать. Где крупные хищения на железнодорожном узле Исакогорка, а где бабка Ивановна с окраины Новодвинска?! Зато террористов она видела. И, возможно, опознала бы. Ведь, конечно, я и ей собирался предъявить фотографии людей с завода. Получается, что для наших врагов добрая, но бдительная пожилая женщина несла такую же угрозу, как и эти матерые уголовники.

Анатолий посмотрел в хмурое утреннее небо, стряхнул с коротких волос несуществующую пыль, вздохнул и глянул исподлобья на журналиста:

– Жаль, что с нами нет Вадика!

– Да мы и с тобой неплохо справляемся.

– Нет, патрон, не поэтому. Он бы непременно обозв... назвал тебя сейчас казуистическим хулиганом, бессовестным манипулятором сознания, иезуитом и... ну, я так не могу, эпитетов не знаю, у него лучше получается.

– Ладно, нэ журысь, как говорили твои хохляцкие предки. Нам нанесли сильный удар. Но вовсе не смертельный. По большому счету от наших бандюков и от Ивановны, упокой Господь ее чистую душу, мы получили максимум информации. Что оставалось? Возможность опознания кого-то по фотографиям? Так это еще посмотреть надо было...

– Патрон! Не успокаивай ты ни меня, ни себя.

Талеев не успокаивал, он размышлял.

– Мизина, Мизина... ты единственная наша ниточка.