— Сергей увез ее вчера в Сочи на вокзал. Днем еще.
— Она жила здесь?
— Да. Две недели.
— Почему я ни разу ее не видела?
— Вы жили в отеле, а когда приезжали сюда, Марина уходила в свою комнату. Ее никто не видел, кроме Игоря и Сергея.
— Понятно. Ты мне что-то не договариваешь, Настя?
— Мне нечего скрывать. Я очень расстроена и растеряна. У девушки на глазах выступили слезы.
— Ладно. Не разводи сырость, у самой кошки на душе скребут. Пойду переоденусь.
Я долго возилась в гардеробной и наконец выбрала несколько платьев. Пошла в ванную, перекрасилась в темно-рыжую, приняла душ, переоделась, нашла фирменные солнцезащитные очки и глянула на результат. Он мне понравился. Теперь у меня не было ничего общего с сестрой, кроме ее одежды. Выглядела я не хуже ее, а то и лучше. Мне тридцать пять лет, я еще не начинала жить.
Вернувшись домой, если предоставленную мне Игорем квартиру можно назвать домом, просмотрела кассету, предназначенную Алексею. Это был первый наш фильм, снятый в качестве образца и строго по сценарию. В отличие от настоящих событий, тут были некоторые неточности. Я била куклу камнем, мы ничего еще не знали о бейсбольной бите. И вторая неточность, но не столь заметная, посторонний глаз на такую мелочь не обратит внимания. На мне были туфли на шпильках. Все это мелочи, Алексей не мог знать таких деталей. Письмо, дополненное кассетой, должно сыграть роль разорвавшейся бомбы. Но почему Тая называет жертву своей сестрой? Не хочет лишних объяснений? Двойника надо готовить, станет ясно, что спектакль был задуман заранее. Так не годится. С сестрой проще — экспромт, закончившийся трагедий.
Вторая пленка меня заинтересовала больше. Сначала на ней была запечатлена усталая больная женщина. Потом ее снимали в течение нескольких месяцев, и с каждым разом она становилась привлекательнее, словно гадкий утенок превращался в прекрасного лебедя. Потом на экране появилась Тая. Она улыбалась и говорила на кинокамеру:
— Дорогая Лолочка, сейчас ты увидишь свою настоящую маму. Послушай, что она тебе скажет.
Это была та самая женщина, но теперь похожая на Таю. Она заговорила:
— Доченька, меня зовут Марина. Ты меня помнишь? Наверняка забыла. Сейчас ты уже взрослая. Тебя воспитала очень хорошая женщина, и ты по праву называешь ее своей мамой. Я ничего не могла для тебя сделать. Я тебя родила без отца. Он очень хороший человек, но он о тебе ничего не знает. Просто я хотела иметь ребенка, а не мужа. Выбрала себе достойного донора и затащила его в постель, а потом исчезла столь же внезапно, как и появилась. Я слежу за его жизнью, он все такой же. Дай бог ему счастья. Не думай о нем. Мне в жизни не повезло, меня постигло несчастье. Я смертельно больна, жить осталось недолго, но я не грущу. Будь я здорова, все равно не смогла бы сделать твою жизнь счастливой. Я хочу, чтобы ты знала — я умру со спокойным сердцем, веря в твое светлое будущее. Ты будешь окружена заботой и любовью. Ведь я права? Да? Прости, милая, и прощай!
Женщина расплакалась и закрыла лицо руками, но видеокамера продолжала ее снимать.
Я остановила пленку. По моему лицу размазалась тушь для ресниц. Никогда не считала себя сентиментальной, но равнодушно смотреть на такое может только зверь.
Оправившись от потрясения, я вернулась в банк. Меня встретили удивленно, пришлось объяснять, что я перекрасилась.
Оставив все материалы в той же ячейке, я села в машину и поехала в Сочи, так и не решив, что мне делать. У меня не хватало ни времени, ни мозгов, чтобы переварить полученную информацию.
Поезд прибыл по расписанию. Сейчас я встречу женщину, которая верит в будущее своей дочери. Но что я могу ей сказать? Правду? У меня не хватит мужества, это убьет ее.
Поезд остановился. До девятого вагона пришлось идти долго, все пассажиры уже успели выйти.