— Каждый человек, Женя, имеет право на свободу, — наставительно сказал Лидер. — Эти бывшие узники совести…
— Без совести, — уточнил Лаврентьев. — Дураку воля — что умному доля: сам себя сгубит.
Как всегда утром, доктор Шрамм начал обход. В конце коридора, возле лестницы, стояла койка, где, свернувшись калачиком, лежала пресловутая Малакина. Иосиф Георгиевич поднял одеяло, обнажив желтое старушечье тело с выпирающими ребрами.
Потом в таком же темпе доктор со свитой обошел второй этаж. Лавируя между койками, из-за недостатка места выставленными в коридорах, Шрамм высказал замечания по поводу плохой уборки помещений.
После обхода стал вызывать пациентов. Начал Шрамм с больного со странной фамилией Шумовой. Он действительно соответствовал ей. Больной любил бегать по коридорам, изображая мотоцикл, урчал, пускал пузыри и даже катал на спине своих товарищей по палате. С прогрессированием болезни он стал необычайно прожорливым, нагло воровал пайки у больных, растолстел и больше не бегал, а лежал или сидел на кровати.
— Ну что, голубчик? — Доктор глянул на больного поверх очков. — Как вы себя чувствуете?
— Хорошо, — осклабился Шумовой и подался вперед.
— Что-то вы растолстели, милый друг. Перестали двигаться, все в кровати валяетесь. Раньше хоть бегали, — укоризненно заметил доктор.
При последних словах Шумового будто подменили, он оживился, радостно заурчал:
— Ур-р, ур-р-р-р…
— Ну, полноте, полноте, голубчик. Мне никуда ехать не надо…
Больного Карима никогда не называли по фамилии, потому что она была сложна и непроизносима.
— Здравствуй, Карим. Заходи, садись, — приветливо начал Иосиф Георгиевич.
Больной молча сел, уставился в одну точку.
— Как здоровье, как чувствуешь себя?
— Спасибо, — буркнул Карим и сплюнул на пол. — Все мерзко.
— А вот это некрасиво, — мягко заметил доктор. — Ведь кому-то придется убирать.
— Будто не знаете кому, — резонно парировал больной.
— Я вижу, ты сегодня не в настроении. А мне просто хотелось пообщаться с тобой.
— Ну? — выразил нетерпение Карим.