Марина Медведева остановилась на пороге кафе и обвела взглядом полупустой тесноватый зал. Время близилось к полудню, на дворе ярко сияло солнце, но здесь, в полуподвале, было сумрачно, несмотря на горевшие над столиками бра. Человек, который был ей нужен, сидел недалеко от входа, повернувшись к столику боком, и барабанил по нему пальцами в ожидании своего заказа. Рядом с его локтем лежали сумочка с документами и ключ от машины. Марина на всякий случай присмотрелась к лежавшей на столе ладони. Обручального кольца на ней не было; впрочем, в данном случае это не имело большого значения.
Она присела за соседний столик, нерешительно дотронулась до закатанного в прозрачный пластик меню, вздохнула и принялась рыться в сумочке, старательно удерживая на лице выражение глубокой печали, едва ли не скорби. Так, тихо скорбя, она отыскала в сумочке маленькую круглую жестянку ярко-красного цвета с нарисованной на крышке золотой пятиконечной звездой, открыла ее, взяла носовой платок и поддела его уголком немного маслянистого, пахучего бальзама. После этого она закрыла баночку, вынула из сумки платок и, испустив еще один печальный вздох, вытерла им совершенно сухие глаза. В глазах немедленно началась ужасная резь, и Марина ощутила, что на них наворачиваются крупные, как горох, слезы. Это было именно то, чего она добивалась; чувствуя на себе внимательный, заинтересованный взгляд сидевшего за соседним столиком человека, Марина низко опустила голову и увидела, как на клетчатую скатерть упала первая капля. Тогда она закрыла горящие огнем глаза и тихо заплакала. Вызванные едким вьетнамским бальзамом слезы струились по ее щекам неудержимым потоком; остаться равнодушным при виде этого зрелища было невозможно, и Марина очень надеялась, что человек за соседним столиком вылеплен не из какого-то особенного теста, а из того же, что и все остальные мужчины.
Вообще-то, ее затея здорово смахивала на авантюру, и Марина отдавала себе в этом полный отчет. Игра, однако же, стоила свеч: человек, которого арестовали по подозрению в убийстве Медведева и сейчас держали в отделении милиции в полуквартале от этого кафе, мог оказаться полезным или опасным в зависимости от его мотивов и обстоятельств. Он был лишним иксом, неожиданно затесавшимся в уравнение, и это вселяло в Марину робкую надежду: она уже убедилась, что самостоятельно решить это уравнение ей не под силу.
– Что с вами? – послышалось над нею. – Вас кто-то обидел?
Вопрос был задан мягким, интеллигентным голосом и именно в том тоне, который всегда нравился Марине. При иных обстоятельствах обладатель этого голоса, вполне возможно, вызвал бы у нее определенный интерес, но сейчас Марина имела перед собой вполне конкретную цель и намеревалась добиться ее во что бы то ни стало. Поэтому она вскинула на незнакомца покрасневшие, полные слез глаза и тут же поспешно отвернулась, уткнувшись лицом в платок. Она не ошиблась: перед ней стоял именно тот человек, который был ей нужен.
– Не сочтите меня назойливым, – продолжал мужчина, – но я с детства не могу спокойно смотреть на плачущих женщин. Мой отец был офицером, он меня так воспитал, что... Простите, я, наверное, много говорю...
Марина в ответ лишь дернула плечом и всхлипнула. Она отлично сознавала, как выглядит: молодая, красивая, холеная, отлично одетая, с бриллиантами в ушах и с заплаканными глазами – несчастная жертва великого катаклизма в виде сломавшегося каблука или потерявшейся кредитной карточки.
К столику подошла официантка и, глядя поверх голов, деревянным голосом осведомилась, будет ли посетительница что-нибудь заказывать. Самозваный утешитель немедленно и без лишних церемоний погнал ее за стаканом воды и бокалом вина. Марина, всхлипывая, заявила, что вина не пьет. Ее кавалер в этом усомнился.
– По-моему, сейчас самое время начать, – объявил он. – Поверьте моему опыту, вино прекрасно помогает успокоиться, а вам сейчас необходимо именно это. Если позволите, я выпью с вами, чтобы вам не было одиноко. Уверяю вас, это не попытка уличного ловеласа споить одинокую печальную женщину. Я просто подожду, пока вам станет немного легче, и сразу же уйду. Договорились?
– О господи, да как хотите! – сквозь слезы сказала Марина, думая о том, справится ли она с задуманным, не рухнет ли все в последнюю секунду из-за какой-нибудь нелепой случайности.
Впрочем, выбирать не приходилось; похоже, в ее жизни наступил момент, когда ни деньги, ни общественное положение, ни обширные знакомства и деловые связи не могли ей помочь. Нужно было действовать самой, и действовать решительно, не тратя времени на сомнения и слепо положившись на удачу. В конце концов, один раз за восемь лет ей должно было хоть в чем-то повезти!
Извинившись перед своим кавалером, она встала из-за столика и прошла в дамскую комнату. Помещение было не из тех, где жена банкира Медведева привыкла пудрить нос, но кран с водой и зеркало здесь имелись, а дверь была оснащена примитивной и некрасивой, но вполне надежной защелкой. Запершись в туалете, Марина старательно промыла тепловатой, сильно отдающей хлоркой водой красные, распухшие, заплаканные глаза, насухо вытерла лицо носовым платком и поправила макияж. Голова снова начала болеть, бриллиантовые сережки в ушах опять кололись и весили, казалось, по целому килограмму; их хотелось снять и бросить в унитаз, но Марина сдержалась: сережки ей шли, а сейчас она остро нуждалась во всем своем очаровании до последней капли.
Порывшись в сумочке, она извлекла оттуда запаянную стеклянную ампулу, надломила ее и, зажав в ладони, вышла из туалета. Когда она вернулась к своему столику, на нем уже стояла бутылка красного вина, горела свеча в фужере, и возвышалась ваза с цветами.
– Очень мило, – сказала она, усаживаясь и изображая на лице грустную, стесненную улыбку, – но это уже лишнее. Право, я сегодня не в том настроении.
– Вот я и пытаюсь вам его немного поднять, – возразил незнакомец. – Не буду лгать, будто делаю это из чистого альтруизма. Смотреть на вас – одно удовольствие, и, клянусь, мне этого достаточно. По крайней мере, пока.
– А вы откровенны, – заметила Марина тоном, в котором сквозила заинтересованность.
– Мы живем в плохое время, – вздохнул мужчина, наполняя бокалы рубиновым вином. – Его, времени, вечно не хватает на самое главное, вот и приходится экономить. К чему произносить тысячи слов, когда и так все ясно? Вот он, я, весь перед вами, вы все прекрасно понимаете – словом, вам решать, я ни на чем не настаиваю, кроме вот этого бокала вина. Он вам необходим, чтобы успокоиться. Хотя, должен заметить, слезы вас ничуть не портят.
Марина через силу улыбнулась ему. Нетерпение и тревога грызли ее изнутри; нужно было что-то говорить, но сил на это уже не осталось, и она, незаметно двинув локтем, сбросила на пол сумочку.
Мужчина бросился ее поднимать, и тогда Марина, покосившись в сторону барной стойки и убедившись, что за ней никто не наблюдает, вылила в его бокал содержимое ампулы.
Через четверть часа она, бросив на столик крупную купюру, никем не замеченная, покинула кафе. В кулаке у нее был крепко зажат ключ от машины, владелец которой крепко спал, уронив на грудь голову с проклюнувшейся на макушке лысиной. Оказавшись на улице, Марина сразу же надела темные очки, чтобы солнечный свет не резал воспаленные глаза. Она миновала свой прокатный «гольф», сиротливо прижавшийся к бровке тротуара, и приблизилась к большому грузовому микроавтобусу. Такие автомобили она еще ни разу не водила, но полагала, что как-нибудь справится, благо путь ей предстоял недалекий. К тому же для того, что она задумала, трехдверный «гольфик» не годился – слишком был легок.