До седьмого колена

22
18
20
22
24
26
28
30

– Тьфу на тебя! – огорчился Дмитрий. – Разве можно так шутить?

– А кто шутит? – удивился Юрий. – Ты подумал, что я скажу Лидочке, если тебя продырявят?

– А что я ей скажу, если продырявят тебя?

– Меня не продырявят, особенно если у меня под ногами не будут путаться главные редакторы со своими блокнотами и двумя левыми ногами, – отрезал Филатов. – Ты извини, Дима, но мне сейчас недосуг с тобой нянчиться. Это как раз тот случай, когда музам лучше помолчать.

– Сволочь ты, Юра, – обиделся Светлов. – Эгоист. Только о себе думаешь.

– Ага, – сказал Юрий. – И, что характерно, ты с этим ничего не можешь поделать.

– Тьфу, – повторил Светлов. – Послушай, а может...

Он замолчал, не закончив фразу, потому что Филатов его не слушал – он уже был снаружи, превратившись просто в темный силуэт на фоне ночного неба. Затем Юрий сделал один бесшумный шаг в сторону и исчез, растворившись в темноте. Дмитрий еще немного посидел неподвижно, до рези в глазах вглядываясь в ночной мрак, но не заметил в ночи никакого движения. Где-то в отдалении коротко прошуршали кусты, но был это Филатов или какая-нибудь бродячая кошка, Дмитрий так и не понял.

Тогда он закурил и стал ждать. Это оказалось нелегко, нервы были натянуты как струны, рукам не лежалось на месте – они беспокойно шарили вокруг, хватаясь то за мобильный телефон, то за ключ зажигания, то за ручку домкрата, который Филатов заставил его положить под сиденье и велел «в случае чего отбиваться этой штукой». Дмитрий полагал, что насчет домкрата его приятель просто пошутил – у него было довольно своеобразное чувство юмора, и доброй половины его шуток Дмитрий не понимал. Одно он знал наверняка: если бы действительно существовала малейшая возможность того, что ему придется от кого-то отбиваться, Юрий ни за что не оставил бы его одного в машине, вооружив такой неудобной и бесполезной железкой, как домкрат. Так что домкрат, вероятнее всего, был просто конфеткой, которую добрый дядя Юра дал неразумному дитяти, чтобы оно наконец отстало от него и не путалось под ногами: вот, дескать, тебе боевой пост, а вот и оружие. Жди меня, и я вернусь... Это было немного обидно, но Дмитрий понимал, что Филатов прав: там, куда отправился бывший десантник, от главного редактора популярного еженедельника «Московский полдень» было бы больше вреда, чем пользы.

Подбрасывая на ладони трубку мобильного телефона, Дмитрий боролся с искушением позвонить Одинцову. Впрочем, Филатов был прав и тут: у них не было никаких доказательств, за исключением голословных утверждений Марины Медведевой, и времени на то, чтобы убеждать Одинцова в своей правоте, тоже не было. Досадливо крякнув, Дмитрий убрал мобильник от греха подальше в бардачок, закурил еще одну сигарету, скрестил руки на груди, чтоб не хватались за что попало, и стал терпеливо ждать, чутко вслушиваясь в ночные звуки.

* * *

Выйдя из машины, Юрий осторожно, стараясь не производить никакого шума, двинулся вдоль утопавшей во мраке кривой и ухабистой деревенской улицы. До конечной цели его путешествия было еще довольно далеко, но он все равно крался, как вышедший на тропу войны индеец, чтобы не потревожить сон цепных собак: собачий концерт мог насторожить того, кому он собирался нанести столь поздний визит.

Осторожно продвигаясь вперед, Юрий старательно считал шаги. Нарисованный Мариной Медведевой подробный план стоял перед его внутренним взором во всех подробностях – за день Юрий выучил его наизусть до последней закорючки, потому что знал: на местности сверяться с начерченной на вырванном из редакторского блокнота листке схемой будет невозможно. Он шел, про себя уже в который раз поражаясь уму и самообладанию Марины Медведевой: она смогла не только в одиночку во всем разобраться, но и, что было уже совсем непостижимо, не упустила ни единой мелочи, даже расстояния на плане проставила, как будто знала, что ему придется брести в этой тьме египетской на ощупь...

Вообще-то, в том, как тщательно она все подготовила, Юрию чудилось что-то подозрительное. Возможно, то была просто очередная ловушка; помнится, во время разговора с Мариной, когда та принялась уверенно, почти не задумываясь, набрасывать схему, Светлов принялся корчить ему зверские рожи, сигнализируя, что дело тут нечисто. Однако Юрий тогда, да и сейчас тоже, предпочел остаться при своем мнении. То, что рассказала Марина, гораздо больше походило на правду, чем их с Дмитрием путаные рассуждения, призванные доказать ее причастность к прокатившейся по Москве волне зверских убийств. Как всегда, истина лежала у самой поверхности и была простой, как кремневое ружье. И, как всегда, истина была отвратительна и вызывала острое, почти физиологическое желание поскорее спустить курок, поставив точку в этом деле. Казалось, что, как только пуля покинет ствол и найдет цель, тошнотная муть в душе пройдет сама собой – растворится, уляжется, рассосется... Впрочем, Юрий точно знал, что этого не будет; должно было пройти еще довольно много времени, прежде чем он сумеет восстановить утраченное душевное равновесие и укрепить в очередной раз пошатнувшуюся веру в людей.

«Хорошая женщина, – думал он о Марине Медведевой, скользя с пистолетом в руке вдоль бесконечного ряда покосившихся, утонувших в черных зарослях кустарника заборов. – Красивая, умная, сильная... Жалко, что она так привыкла к роскоши, мне такая женщина просто не по карману. Хотя, если постараться...»

Тут, к счастью, настало время сворачивать направо, и эти скользкие, далеко идущие размышления прервались сами собой. Юрий остановился и осмотрелся. Темно было по-прежнему, но он отчетливо различал впереди, буквально в паре шагов от места, на котором стоял, две ответвлявшиеся от улицы колеи, светлевшие на фоне черной травы. Это был переулок; Юрий свернул в него и снова принялся считать шаги. Досчитав до четырехсот, он опять остановился и огляделся.

Впереди, прямо перед ним, расстилалось накрытое звездным куполом поле. Переулок выходил в него и там терялся, не то превращаясь в проселочную дорогу, не то и вовсе исчезая в траве, – в темноте этого было не разглядеть. Слева черной тучей громоздились кроны каких-то деревьев – если Юрий не заблудился, это был одичавший колхозный сад, – а справа, наполовину заслоненные черными кустами, призрачно белели кирпичные стены недостроенного коттеджа, слепо уставившегося на Юрия пустыми провалами окон. Юрий смотрел на эту руину, и чем дольше он стоял посреди переулка, тем меньше ему хотелось входить вовнутрь. Чего ему хотелось, так это позвонить Анальгину и передать ему сообщение для Кекса. Однако Марина была права: Кекса интересовали только его деньги, а на судьбу человека, месяц назад исчезнувшего с лица земля, ему было глубоко начхать.

«Черт бы вас всех побрал», – одними губами прошептал Юрий и решительно двинулся к дому.

Коттедж был обнесен высоким кирпичным забором, но ворота отсутствовали – их то ли не успели навесить прежние хозяева, то ли свистнули домовитые аборигены. Прямо на въезде во двор громоздилась уже поросшая травой и кустами, невидимая в темноте куча гравия, споткнувшись о которую Юрий с трудом устоял на ногах. «Корова», – шепотом обругал он себя, припомнив, что эта куча была обозначена на нарисованной Мариной схеме. Устыдившись своей прямо-таки профессорской рассеянности,

Филатов сосредоточился, обогнул кучу и буквально налетел на спрятанный в тени разросшихся кустов автомобиль, хромированные детали которого слабенько поблескивали при свете звезд. Мокрый от ночной росы борт издал глухой металлический звук, когда Юрий треснулся об него коленом. Филатов похолодел, ожидая воя и улюлюканья сработавшей сигнализации, но вокруг по-прежнему было тихо. «У, сволочь», – сказал автомобилю Юрий. Автомобиль, оказавшийся при ближайшем рассмотрении «Волгой» какой-то бледной расцветки, ничего не ответил. Юрий припомнил схему; никакого автомобиля на схеме не было, а это могло означать только одно: птичка находилась в клетке, но готовилась к отлету в теплые края.

Он обогнул машину и стал осторожно подниматься по бетонным ступенькам высокого крыльца. Под ногами поскрипывала кирпичная крошка и какой-то мелкий мусор; один раз под подошвой отчетливо захрустело битое стекло. Мысленно помянув супоросую свинью, Юрий наклонился и преодолел остаток пути, ощупывая ступеньки рукой и заранее сметая в сторонку все, что могло скрипеть, хрустеть, трещать и издавать иные предательские звуки. Так, на получетвереньках, он добрался до массивной железной двери, ощупью отыскал ручку и нажал на нее, ни на что особенно не рассчитывая. Дверь тем не менее послушно открылась; Юрий ожидал дикого скрежета ржавых петель, но дверь распахнулась без единого звука, из чего следовало, что ею часто пользовались, не забывая смазывать петли.