До седьмого колена

– А с чего вы взяли, что можете? Денег куры не клюют?

– Да не сказал бы...

– Тем более! Хотя, даже если бы и не клевали, толку с этого... Вы хоть знаете, что этот ваш Веригин уже подписал признание?

– Что?!

– Да-да, представьте себе. Отстаньте, говорит, от меня, я, говорит, спать хочу. Где тут у вас расписаться надо? И – р-раз! Подписал в лучшем виде. Мне следователь хвастался в курилке, как он ловко это дело закрыл.

– Вот кретин, – тихо сказал Юрий. – Он хотя бы понимает, в чем его обвиняют?

Одинцов пожал плечами.

– Такие, как он, быстро ломаются, – сообщил он. – Это они только с виду крепкие да горластые, а нажмешь на такого чуток, он и поплыл... Ну, знаете ведь: от сумы да от тюрьмы... Рабская психология.

– Какое государство, такая и психология, – отрезал Юрий. – Ну, хоть какие-то концы в этом деле есть?

– Концов сколько угодно, – сказал Одинцов, – только все они ни к чему не привязаны и тянуть за них никто не собирается. Кому это надо – тянуть, когда подписанная по всей форме явка с повинной в сейфе лежит? Только не надо, – поспешно добавил он, заметив, что Юрий открыл рот, – не надо толковать мне об алиби, доказательствах, следственных экспериментах и прочих неаппетитных вещах. Дайте хотя бы кофе спокойно выпить. – Он взял со стола вторую чашку кофе, пригубил и поморщился. – Ну вот, остыло все... Девушка! Еще двойной кофе, если можно! Так вот, – продолжал он, с видимым удовольствием провожая взглядом официантку, – в этом деле есть некоторые моменты, на которые никто не обращает внимания. Я бы сказал, старательно не обращает... Поделиться? Настроение у меня сегодня такое... разговорчивое.

Юрий посмотрел на него с сомнением. Вряд ли дело было в настроении; вероятнее всего, Одинцова заставляла говорить уязвленная гордость охотничьего пса, которому хозяин дал по ушам и не пустил по свежему, горячему следу, а заставил довольствоваться пустой овсянкой. К тому же Юрию начинало казаться, что крутые горки укатали этого Сивку не так основательно, как он сам об этом заявлял, и что судьба Веригина ему не так уж безразлична.

– Ну, поделитесь, – сказал он. – Может, коньячку, чтобы делиться было легче?

– Я и так скажу все, что считаю нужным, – обиделся Одинцов, – спаивать меня не обязательно. Хотя от рюмочки, пожалуй, не откажусь.

Юрий заказал коньяк, который принесли вместе с кофе для Одинцова. Майор сразу же выпил рюмку, помотал головой и стал рассказывать, прихлебывая горячий кофе.

– Мне удалось одним глазком заглянуть в дело. Так вот, там действительно есть кое-что интересное. Восемь лет назад оба убитых – и Артюхов, и Шполянский – проходили свидетелями по делу некоего Андрея Тучкова, по прозвищу, сами понимаете, Туча, который не поделил чего-то с братвой и устроил пальбу возле ресторана «Старый салун» – был тогда такой шалман в стиле кантри... И надо ж такому случиться, чтобы под пулю угодил агент ФСБ! Короче, этот Тучков получил по полной программе, хотя кое-кто подозревал, что тут все не так просто, что пошел он паровозом, один за всех. Пятеро их там было – Артюхов, Шполянский, Тучков и еще двое из их компании. Так вот, Тучков откинулся в апреле этого года – скостили ему два года за примерное поведение. Откинулся и пропал...

– Ага, – глубокомысленно сказал Светлов, покачивая в рюмке коньяк.

– А вот и не угадал, – возразил Одинцов. – Пропал он ненадолго, а вскорости обнаружился в каком-то люке – не то канализационном, не то теплосетей... Мертвый, естественно. Двадцать восемь ножевых, понял? Головы при нем не было, кистей рук тоже, зато в кармане обнаружилась справка об освобождении на его имя.

– Подстава, – предположил Светлов.

– В том-то и дело, что нет! Эти его приятели, которые ему сесть помогли, узнали о его смерти из газет и едва ли не в тот же день всей кодлой завалились в морг, на опознание. Заметь, люди они солидные, денежные, с положением в обществе и тем не менее бросили все дела и помчались в морг смотреть на какого-то дохлого зэка. Наводит на размышления, правда?

– Да, – сказал Юрий, – похоже, что сидел он действительно за всех, причем не по собственной воле. И они, надо полагать, побаивались его возвращения.