До седьмого колена

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ну, что там у тебя? – устало спросил Кастет.

– Глазам своим не верю, – пробормотал очкарик. В руках у него была кассета. – Есть, представляете? Вот оно! Клянусь, я не знал, даже не слышал... Я бы запомнил, честное слово, я не вру...

– Да верю я, верю, – сказал Кастет. – Давай включай. Сразу все вспомнишь. А то заладил как попугай: «Не видел, не знаю»... Включай!

У него немного отлегло от сердца: если бы этот хорек водил его за нос, уж он бы, наверное, потрудился ликвидировать не только упоминания о суперпроекте Далласа в официальных документах, но и кассету с готовым клипом. А если бы и не ликвидировал заранее, то сейчас, делая вид, что ищет, мог бы просто содрать с нее наклейку с надписью и развести руками: нету, мол! И кто бы тогда стал рыться в этой навозной куче, просматривая кассету за кассетой? Да кто угодно, только не Кастет! На глаз тут было больше тысячи коробок с записями; Кастет просто не располагал временем, чтобы просмотреть их все.

Очкарик втолкнул кассету в щель видеомагнитофона, и на экране скачком появилось изображение: веселые полуголые девахи в сверкающих блестками микроскопических юбчонках и бюстгальтерах, лихо отплясывая, пели что-то зажигательное. Кастет удовлетворенно кивнул: кассета была та самая, которую Даллас крутил для них, чтобы похвастаться своими достижениями.

– Ну что, – обратился он к очкарику, – теперь вспомнил?

Очкарик немного поморгал на него глазами, казавшимися сквозь очки непомерно большими. Выражение лица у него было какое-то странное – уже не испуганное, а удивленное и как будто даже жалостливое.

– Ну, чего? – сказал Кастет. – Чего уставился? Вспомнил или нет?

– Вы знаете, – сказал очкарик, – теперь я действительно вспомнил. Да, это снимали у нас пару месяцев назад... Нет, простите, скорее три месяца назад, в конце февраля или начале марта.

– Ну?

– Но простите... Это же была просто шутка!

– Чего? Ты чего гонишь, какая, на хрен, шутка?!

– Это не я, это Виктор Павлович, – испуганно пролепетал очкарик. – Он сказал, что готовит первоапрельский розыгрыш для друзей, понимаете? Я лично ездил в хореографическое училище, отбирал девочек – чтобы были с фигурой, смазливенькие и двигались хорошо... Получилось неплохо, правда? Смотрите, как танцуют! Нашим так называемым звездам до них далеко. Одно слово – профессиональные танцовщицы! И оператор молодец... А свет какой, видите?

– А ну, постой, – сказал Кастет, слыша собственный голос словно откуда-то со стороны. – Погоди, я сказал! Как – танцовщицы? А поет кто?

Теперь сомневаться не приходилось: очкарик смотрел на него с жалостью, как на человека, который только что признался, что, дожив до сорока лет, все еще верит в Деда Мороза и накануне Нового года пишет ему письма.

– Это же фонограмма, – сказал он сочувственно. – К нам чуть ли не каждый день приходит множество фонограмм, среди них иногда попадаются очень приличные. После надлежащей обработки на нашем оборудовании... Ну, вы сами слышали, что получается. А девочки на сцене просто открывают рты, понимаете? А вы что же, поверили?

– Да, – сказал Кастет медленно, – я поверил. Очень удачная получилась шутка. Правдоподобная...

– Простите еще раз, – сказал очкарик. Теперь, когда недоразумение, с его точки зрения, благополучно разрешилось, он явно начал чувствовать себя увереннее. – Скажите, а вы действительно дали под эту... под этот проект деньги?

– Да, – думая о своем, сказал Кастет. – То есть не я, люди дали. Серьезные люди, перед которыми за деньги надо отчитаться. Ладно, собирайся, поехали.

– Куда? – опешил очкарик, неприятно удивленный тем, что ничего еще, оказывается, не кончилось.