Все получилось гораздо проще, чем думал Полещук. На рисепшене пожилой египтянин с бабочкой любезно поздоровался с ними, вручил Тэте ключ от 203 номера, улыбнулся и пожелал доброй ночи. И больше ни слова. Полещук был потрясен: «Ни кто такой, ни каких-либо документов, ни напоминания о том, что в 23 часа гость должен уйти… Фантастика!»
— Очень удачно получилось, что моя соседка по номеру, тоже из «Олимпика», сегодня ночует в другом месте, — щебетала Тэта, пока они поднимались на второй этаж. — Так что нам никто не помешает. — Она посмотрела на лицо Полещука и, увидев в его глазах что-то похожее на удивление вкупе с опасением, сказала:
— Алекс, что с тобой? Ты чего-то боишься?
Ну, что ответить девушке-гречанке, совершенно далекой от реалий пребывания советских граждан за рубежом? Сказать, что все запрещено: и общение с иностранцами (если это не входит в служебные обязанности), и посещение местных кабаков, и вообще, хождение по египетской столице в одиночку, про мухабарат и особистов, про то, что если его, Полещука, застукают в отеле с иностранкой, он буквально на другой день очутится в Союзе… И потом его с распростертыми объятиями встретит Средняя Азия, и многолетний путь «исправления» с неизвестным концом, усугубляемый паршивым алкоголем в немыслимых количествах…
— Чего мне бояться, darling? — ответил Полещук. — Идем…
После своего временного жилья в Насер-сити гостиничный номер Тэты показался Полещуку шикарными хоромами. Пока он осматривался, Тэта скинула плащ и забегала по комнате, накрывая журнальный столик. На него из пакета перекочевала зеленая бутылка «Советского Игристого», появились коробка конфет, апельсины и еще одна бутылка.
— А это что? — спросил Полещук, взяв бутылку в руки.
— Греческое вино, — повернулась Тэта. — Вкусное. Попробуй, Алекс!
Девушка была в мини юбке и, когда наклонялась над низким столиком, Полещуку становилось не по себе. Он закурил, и взялся за шампанское. Тэта села напротив, ее ноги обнажились до предела. Полещук смущенно отвел глаза и стал сосредоточенно открывать бутылку. Громко хлопнула пробка.
— Твое, вкусное греческое, потом, — сказал он, разливая по бокалам пенящуюся жидкость. — Сначала шампанское. Советское.
Чокнулись и отпили по чуть-чуть.
— Очень вкусно! — произнесла Тэта и сделала еще глоток. — Не хуже «Мадам Клико». А теперь, Алекс, расскажи мне про любовь с первого взгляда! Это так интересно!
…Что бормотал Полещук, потом он вспоминал с трудом. Что-то поэтическо-романтическое, насколько хватало его познаний в английском языке. У Тэты, к счастью, английский тоже был не родным, и они прекрасно понимали друг друга. Затем зазвучали лирические песни Джо Дассена, Тома Джонса и Хамбердинка, как будто специально предназначенные для такого рода вечеров. Александр и Тэта танцевали, Полещук довольно неумело, наступая время от времени на ноги девушки. Тэта смеялась, прощая ему неуклюжесть.
А потом, когда допили шампанское и пригубили греческое вино, как-то неожиданно оба оказались в постели, нежно целуя и раздевая друг друга. И была безумная страсть, дикое желание впиться плотью в любимого человека…
— Тэта, я тебя люблю!
— И я тебя, Schuka! Давай, всегда будем вместе! — говорила гречанка, поглаживая Полещука по волосатой груди. — Бог ты мой, какое счастье! Я искала такого как ты сто лет! И нашла!
— Тэта, девочка моя, мы не сможем быть вместе!
— Почему? — приподнялась на постели Тэта.
— Я — русский офицер, нам нельзя жениться на иностранках, — признался Полещук. — Нам запрещено.
Он встал с кровати, подошел к столику, плеснул в бокал вина, залпом выпил и закурил.