Я из тех, кто вернулся

22
18
20
22
24
26
28
30

Шульгин тоже склонился над выбитым номером.

– Это же мой автомат, чтоб мне сдохнуть, – воскликнул Булочка. – То есть был моим. Честное пионерское! Я же сначала был назначен начальником склада. Принял продовольственный склад, получил этот автомат, расписался в журнале у зама по вооружению вот за этот номер… Он легкий такой: шестью пять, шестью пять, шестью пять… чтоб меня разорвало, если вру… – Булочка взволнованно потер лоб. – Мой это автомат! Был! Это точно! Я потом сдал эту машинку сменщику под роспись. Прапорщику Левченко. Он теперь начальник склада вместо меня. Я же сам рапорт подал, чтобы меня перевели в рейдовую роту… Чего мне делать на складе? Вот меня и перевели в пятую роту старшиной. А автомат перешел к Левченко. Вот так номер: шестью пять, шестью пять…

– Да уж, – покачал головой Шульгин, – полно загадок на этой операции. Хорошо, что появился у нас подсказчик… – Он кивнул на связанного афганца. – Надеюсь, развяжется у него язык…

Подъем к посадочной площадке, как и предсказывал Орлов, оказался нелегким. Пленный афганец в сопровождении Булочки поднимался наверх, уныло шаркая ногами. Он угрюмо оглядывался по сторонам, и порою злорадная усмешка перекашивала его скуластое лицо. Вдоль тропы лежали солдаты. В неудобных позах, где щекой прямо в грязь, с безвольно вывернутыми руками, где и вовсе поперек тропы. И афганец перешагивал через брошенное оружие, через безвольные неподвижные тела, с презрением дергая уголками губ.

– Хватит корчить рожи… Эй, ты, контра… – недовольно прикрикивал сзади Богунов. – Брось, гад, ухмылки.

Афганец дергал бровями. Косая усмешка пробегала по лицу тенью.

– Вот же козел горный! – Богунов хлюпал разбитым носом. – Навешать бы на тебя килограммов сорок, погонять по горам без пайка, как худую свинью… У тебя бы позвоночник в трусы высыпался. Тоже мне, супермен…

Переданный под конвой старшине, афганец вскоре оторвался от прикрытия, прошел хвост колонны, исчез за каменными горбами.

Шульгин принялся тормошить лежащих солдат.

Матиевский и Богунов тоже засучили рукава. Они подхватывали упавших солдат за руки. Рывком ставили на ноги. Поддавали коленом в чувствительное место, рычали в барабанные перепонки.

– В гробу будешь спать. В белых тапочках… С вурдалаками…

– Спички в глаза вставь. Протри зрачки уксусом…

– Смажь ж… скипидаром. Это тебя взбодрит…

Многие после такой неожиданной встряски вставали на ноги и сонно шагали по тропе, прикрыв глаза. Некоторые сопротивлялись, отталкивали от себя грубоватых товарищей. Вяло пинались, лениво отмахивались едва сжатыми кулаками. Кто-то, не раскрывая глаз, бормотал сквозь зубы:

– Ненормальные, что ли… Чтоб вас засыпало. Глиноземом… Метра на три… Раскаркались, как эти…

Правда, заметив Шульгина, многие виновато щурились, пожимали плечами и вставали на колени, покачиваясь из стороны в сторону. Попадались и вовсе бесчувственные тела. Матиевский и Богунов плескали таким в лицо водой, шлепали ладошками по щекам, стреляли из автомата над ухом, трясли за грудки – ничего не менялось в выражении спящих лиц. Нижние губки топорщились по-детски доверчиво и невинно. И только между бровей появлялась едва заметная недовольная складка.

Возле таких бесчувственных тел задерживались надолго. Шульгин выбирал позицию и держал на прицеле пройденную тропу. Матиевский доставал лепешки из вещмешка, цеплял ложкой кусочки пахучей тушенки.

– Жрите, доходяги… Двигайте челюстями… Жуйте… Извините, братцы, что кормим без слюнявчика…

Богунов пробил патроном банку сгущенного молока. Липкая струйка лилась через край. Безнадежным разжимали челюсти, вталкивали в рот по кусочку галет, поливали сверху сгущенкой. Солдаты, не раскрывая глаз, судорожно дергали зубами, вздрагивали. Челюсти начинали вращаться быстро, как кофемолка. Острые кадыки дрожали, ходили под тонкой кожей ходуном.

– Порядок, – Богунов жадно сглатывал слюну, – теперь голубчики бегом к посадочной площадке побегут. Надо же, что делает с человеком маленький кусочек хавки…