Мы родились в тельняшках

– Похоже, с бриллиантами, но ремешок кожаный.

– Да, беспонтово, – согласился Дед. – Пойду ворота закрою.

– Пойди… Как тихо, ты подумай!

– Все соседи обосрались по три раза после канонады и разныкались по щелям.

– Да-а-а, звонят в полицию и плачут. Навзрыд.

Диденко вышел на простреливаемый пятак и, не словив пулю, был крайне удовлетворен.

– Что у вас? – Татаринов объявился в ухе.

– Чисто, – ответил Дед. – Закрываю ворота. Жаль, не сплошные… Сэкономили, скряги.

– Надо забаррикадироваться. Возвращайтесь в дом.

Голицын вернулся в холл, подхватив с пола трофейные часики. Его внимание тут же переключилось на Герду, которая была в плохом состоянии, но сознания не теряла. Первоначальный диагноз Диденко, к счастью, оказался неверным. Легкие не были задеты. Девушку обкололи обезболивающими, остановили кровь. Марконе тоже досталось прилично. Весь левый бок его был распорот. Осколки, а может, и пули содрали кожу и мясо, обнажив два ребра. Но он мог оставаться в строю, как и Бертолет, получивший сквозное в предплечье, из-за чего его правая рука отказывалась работать. Был боец, осталась половина.

– Диденко, моджахеда перевяжи. Как с патронами? – Татаринов оценил мимоходом часы, найденные Поручиком: – Пять штук гринов.

Мустафа привалился к спинке дивана, на который положили Герду, и, перехватив голень несколько выше дырки от пули, сидел, раскачиваясь вперед-назад.

Боекомплект изрядно похудел. На всех осталось полторы сотни патронов и дюжина гранат.

Герда очнулась и, кивая головой назад, на сидевшего прямо за ней афганца, шепотом произнесла:

– Это он напал на конвой.

Мустафа верно понял смысл короткой фразы, напрягся внутри, продолжая внешне оставаться страдальцем от ранения.

Собравшийся перевязывать его «шурави» остановился. Их старший что-то сказал, и вместо перевязки Мустафа получил удар ботинком по второй, здоровой ноге.

– Где склад с оружием? – обратился к нему на английском Диденко.

Азиат, как мы и упоминали ранее, в первую очередь считал себя коммерсантом, а значит, должен был слить инфу немедленно; но с другой стороны, он был воином, и наступил момент, когда он сам должен был убедить себя в своей воинственности.

Пленный молчал.