В городке Китмансхуп не было никакой промышленности — ни алмазных копей, ни урановых рудников, одни лишь фермы, кормившие местное население в количестве пятнадцати тысяч душ. Но для сил вторжения ЮАР Китмансхуп был на вес золота.
С борта самолета Беккеру был хорошо виден город, аккуратно расчерченный на ровные прямоугольники. По клубам дыма, поднимавшимся от горящих домов, можно было определить кварталы, только что подвергшиеся атаке
Какие-то две тысячи футов взлетно-посадочной полосы должны были стать тыловой базой, игравшей ключевую роль во всей операции «Нимрод». Без этого маленького аэродрома ЮАР не сможет своевременно обеспечить переброску в Намибию людей и грузов для поддержки наступления. Овладеть им было уже полдела.
У него словно камень с души свалился, когда он увидел саму полосу. На летном поле не было повреждений, на предангарной бетонированной площадке не стояло ни одного намибийского военного самолета. И что еще лучше, с защищенных мешками с песком позиций батареи противовоздушной обороны, устроенных вдоль небольшого, красного кирпича, здания аэровокзала, никто не стрелял.
Снова прозвучал сигнал, и красный свет над люком сменился зеленым. Инструктор хлопнул его по плечу — пора!
Первый в шеренге, лишенный каких-либо мыслей и чувств, он просто шагнул вперед. В легкие ворвался холодный воздух. Он полетел вниз, какую-то долю секунды находясь в захватывающем дух свободном полете, а потом почувствовал, как сработала система автоматического раскрытия парашюта.
Из ранца узкой лентой вылетел парашют, который тут же раскрылся, — натянувшиеся от резкого рывка лямки больно впились в тело. Он поднял глаза и увидел у себя над головой волнистый, песочного цвета купол, — значит, он может прибавить к своему послужному списку еще один удачный прыжок. Где-то высоко над ним все еще гудел огромный
Посмотрев вниз, Беккер почувствовал выброс адреналина в кровь. Пятьдесят метров. Тридцать. Двадцать. Вот ради чего стоило жить — находиться на гребне атаки, вести солдат в бой!
Земля стремительно приближалась; приземлившись, он согнул ноги и покатился по ней.
На безоблачном утреннем небе показалось солнце, заливая жгучим, безжалостным светом правительственные здания, магазины и ютящиеся в тесноте лачуги, обнажая кучи мусора и политические лозунги, написанные при помощи баллончиков с краской на некогда белых стенах. Столица Народной Республики Ангола все больше ветшала с каждым новым годом кровавой гражданской войны и марксистской политики централизованного планирования.
Госучреждения Луанды еще были закрыты, на дверях красовались висячие замки, в окнах было темно. Рабочий день чиновников никогда не начинался с восходом.
Но у собрата по социалистическому лагерю и военного союзника Анголы было несколько иное отношение ко времени. На руа Карл Маркс — улице Карла Маркса, во всех окнах обнесенной стеной крепости, каковую являло собой кубинское посольство, уже горел свет.
Генерал Антонио Вега одевался, чтобы идти на работу, когда раздался стук в дверь и в комнату, не дожидаясь приглашения, ворвался капрал Гомес.
— Товарищ генерал, звонят из нашего посольства в Виндхуке. Они говорят, что по городу только что нанесен воздушный удар!..
Вега, высокий, стройный мужчина с суровым, узким лицом и седеющими черными волосами, смотрелся в небольшое зеркальце, установленное на тумбочке. Он был полуодет, на его обнаженном плече виднелись тонкие швы — шрам, оставленный осколками мины. Этот шрам он получил более тридцати лет назад, когда командовал одним из отрядов повстанческой армии Фиделя Кастро, боровшегося против режима Батисты.
Явно недовольный тем, что его побеспокоили, Вега сердито рявкнул:
— Что? Не может такого быть! Этим идиотам уже начинает мерещиться всякое! — Тем не менее, он стал поспешно натягивать на себя форменную рубашку. — Да им не хватит ума распознать воздушный рейд, даже если он на самом деле произойдет!
Гомес покраснел. Вега был остер на язык и обладал незаурядным умом. Поговаривали, будто сам Фидель не раз испытывал на себе убийственный сарказм генерала. Хотя капрал в этом сильно сомневался. Высшие военные чины, позволившие себе хоть раз вывести Кастро из себя, жили так недолго, что не успевали сделать это вторично.
Гомес, с явным нетерпением ожидавший у двери, никак не выразил своего согласия или несогласия, а только сказал:
— Когда меня послали за вами, с Виндхуком разговаривал посол.