Агент силовой разведки

22
18
20
22
24
26
28
30

«Это он», – молнией пронеслось в голове Жученко.

«Да, это он», – повторно сыграло в его голове, едва он глянул на фото, а точнее, на ксерокопию паспорта. На нем был изображен человек, которого Жученко считал мертвым почти двадцать лет.

Александр Болотин сидел на лавке в бане. Глядя на зеленую лужайку перед окном, он отчего-то представлял первый выпавший в этом году снег. Наличники маленького и низкого оконца здорово походили на рамку картины, сюжет которой был прост: снег, темные стволы деревьев, серое небо, взбитое черной стаей грачей. Кроме снега, нет в ней ничего светлого. Не только поздней осенью, но даже летом, в жару.

У бывшего главы Министерства безопасности и внутренних дел не было четкого распорядка, в какое время и в какой день недели идти в баню. Сегодня в одиннадцатом часу он наколол щепок и растопил печку, добавил осиновых поленьев. Генерал знал толк в русской бане и топил ее только осиной. Хотя его сосед по загородной вилле тоже знал толк в русской бане, но топил исключительно березой.

Александр Игнатьевич подумал о дне завтрашнем как о кануне своего юбилея: завтра ему буквально стукнет шестьдесят девять, а на следующий год аукнется семьдесят. Он по этому поводу не ощущал ни радости, ни грусти, он привык складывать цифры и делал это по-своему. Мысленно он перекладывал спички из одного коробка в другой, из полного в пустой. Символически спичек было сто штук. Во всяком случае, так в советские времена писали на коробке. А на поверку их оказывалось меньше. Кому как повезет.

Сегодня в бане он пробыл дольше, чем обычно, и его дочь, приехавшая к нему после выходных, а не на выходные, как это делают любящие дети, проявила обеспокоенность, стукнув в дверь:

– Ты там живой?

– Сука! – вполголоса выругался Болотин. И подумал: «Нет, моя дочь не обрадуется даже ответу «я умер», она счастливо улыбнется гробовому молчанию. Не дождется».

Семьдесят восемь.

Да, он точно помнил, что еще пацаном пересчитал спички в коробке. Там не было ста, а всего семьдесят восемь. И то неплохо.

– Да, я живой. А ты?

– Приходи пить чай.

Она здесь чувствовала себя хозяйкой. Хотя бы потому, что визиты ее за последние месяцы участились. Может, от семейного доктора узнала то, чего тот не решился сказать ему лично?

Болотин забеспокоился.

Обвязавшись полотенцем и резко распахнув низкую дверь, он буквально в ноги поклонился дочери.

– Ты ничего больше не хочешь мне сказать?

– Только два слова. – Сорокалетняя женщина для наглядности показала два пальца. – Оденься. Простынешь.

Семьдесят восемь.

Проклятая цифра, привязавшись, не отпускала даже во время обеда. Может, это озарение, и ему действительно Богом отпущены эти неполные восемьдесят? Это и много, и мало. В том плане, что много прожил и мало осталось. С другой стороны, восемьдесят лет – срок достаточный. Не завтра или послезавтра он отбросит коньки. Он еще сможет сократить визиты дочери и получит от нее сказочное прозвище Кощей, потом они снова участятся, и в такой вот аритмии пройдет еще несколько лет.

– У тебя все в порядке? – спросила дочь, глядя на отца поверх фарфоровой чашки.