Игра по-крупному

– Ну, и вылезут? Что дальше? В таком виде по городу не побегаешь. А Гусь должен быть в одной тройке с Кроликом.

– Ты толком можешь сказать? – Адель остановилась. – И вообще, посмотри, на кого мы похожи, как свиньи!

– Это точно, – согласился Вовец, – но лучше быть грязным, чем мертвым. Вон у той бабушки можешь спросить, она подтвердит. Пошли лучше поживей.

Они обогнули дом. Вовец оставил Адель у стены за пыльными кустами, а сам выглянул из-за угла. На мосту уже снова были люди, неторопливо шли по своим делам, кто в сторону парка, кто в город, как будто никакой стрельбы не случилось несколько минут назад. Только один человек вел себя не как все. Он перегибался через перила, смотрел вниз и иногда делал быстрый жест рукой, мол, быстрее. Между опорами моста брели к берегу двое. Они вышли на берег и быстро направились вдоль пруда в сторону Вовца.

Он отпрянул за угол, взмахом руки показал Адели, чтобы присела. Прячась за кустами, стал осторожно наблюдать. От дома до пруда было метров шестьдесят. Это пространство напоминало хорошо запущенный пустырь. Валялся всякий мусор, ржавые железяки, росла высокая крапива и репейник. Ни купаться, ни ловить рыбу на гниющем водоеме было невозможно. Только бормотуху распивать, да детишкам в войну играть. Взрослые и дети протоптали здесь множество тропинок среди зарослей ивняка и крапивы. По ним и топали два чумазых вервольфа. А метрах в пятидесяти позади, словно прикрывая тыл, непринужденно двигался тот самый дядечка, что с моста им махал.

– Сиди тут, – шепнул Вовец Адели и сунул ей в руки сумку, а сам осторожно двинулся параллельно вервольфам.

У тех так громко хлюпало в обуви, что всякий другой шум полностью заглушался. Вовец ориентировался по слуху, даже не пытаясь их увидеть. Да оно и ни к чему. Дальше по берегу жилые дома сменялись какими-то транспортными заведениями: заборы, гаражи, ржавые остовы автобусов и грузовиков, радужно-мазутные лужи и горы старых покрышек. Здесь хлюпанье прекратилось, вервольфы остановились. Вовец по узкой тропке среди мусорных куч и кустов попробовал к ним подобраться. Встав на полуразбитый деревянный барабан из-под электрокабеля, разглядел сквозь гутые ветви своих врагов. Их было трое – к прежним двоим добавился тот, что шел сзади. В его облике было нечто неуловимо знакомое. Он что-то тихо говорил, а те стягивали с себя грязную липкую одежду, иногда отвечая. Слов не было слышно, говорили тихо. Вовец недоумевал, почему они остановились в этом месте? Стоило пройти ещё сотню метров до конца пруда, где в это зловонное болото вливается Исеть, и там спокойно умыться и выполоскать одежду. Солнце вон какое жаркое, через час все бы уже высохло. Вовец не видел их целиком, только головы и плечи. Третий что-то достал из кармана и показал вервольфам, те с жаром начали говорить, размахивая руками. Потом замолчали и встали с опущенными руками, словно по команде "Смирно!", а мужчина тряс у них перед носом прямоугольником бумаги.

И тут Вовец понял, что это фотография, которую он бросил на мосту, а мужчина потому и показался знакомым, что именно он на этой фотографии и запечатлен. Штурмфюрер! Один из вервольфов присел. Их лица были так грязны, а коротко стриженные волосы так одинаково выгорели на солнце, что Вовец не мог определить, кто из них Белый Кролик, а кто его партнер по боевой тройке. Вервольф поднялся и отдал штурмфюреру пистолет. Тот внимательно его смотрел, ощупал длинный глушитель, вытряхнул на ладонь обойму, вставил обратно. Вовец не сразу понял, что произошло. Затылок вервольфа взорвался, разлетелся веером мелких и крупных брызг, ветки ивы позади него вздрогнули и с них потекло, закапало. Мгновение парень стоял, задрав лицо к небу, потом провалился вниз, глухо стукнувшись о землю, даже Вовец услышал. Второй вервольф словно окаменел. Штурмфюрер несколько раз что-то ему повторил, потом потрепал за плечо и ободряюще улыбнулся. Тот вытер ладонью лицо и встряхнул головой, словно прогоняя наваждение, потом нагнулся. Оказывается, за одеждой. Перебросил через руку черный от грязи пиджак. Старший быстро приставил ему к виску ствол пистолета. Стреляная гильза высоко взлетела, сверкнув на солнце. Голова парня мотнулась набок, и он упал. Штурмфюрер спокойно и внимательно смотрел вниз, на дело своих рук. Видимо, посчитал, что все в порядке, и быстро пошел дальше по тропинке.

Вовец присел, сердце бешено колотилось, в голове звенело, словно это ему в затылок пальнули. Спокойное равнодушие, с которым вождь прикончил своих выкормышей, потрясло и напугало его. Он некоторое время сидел на деревянной катушке, приходя в себя, успокаивая нервную дрожь в руках и ногах.

– Коршун, ко мне! – раздался повелительный окрик, и у него сердце в пятки ушло.

Затрещали за спиной кусты. Вовец обмер. Уж не его ли приняли за какого-то Коршуна?

– Задание выполнено, господин штурмфюрер.

Отлегло. Это не его очередь. Он ещё поживет.

– Плохо, Коршун, я тебя давно заметил. Видел, что произошло? Запомни, дураки долго не живут. Сзади все чисто?

– Д-да, так точно.

– Не трясись. Сейчас аккуратненько возьми куртку, там рация. Дистанция десять шагов, прикрываешь сзади. Пошли.

Диалог происходил у Вовца буквально за спиной. Господи, а если бы он сразу побежал, или сунулся посмотреть на покойников? Уже лежал бы рядом, раскинув бестолковые мозги на все четыре стороны.

Он еле слышно сполз с кабельного барабана. Пригибаясь, на цыпочках, высоко задирая ноги, прескакивая каждую встречную веточку и палочку, вздрагивая от любого шороха, засеменил по узкой тропке обратно к домам. Какое ещё задание выполнил чертов Гусь? Вовец не сомневался, что неувиденный им Коршун, и есть партнер покойного Кролика по песчаному островку.

Адель вся извелась, пока ждала Вовца. Что ей только не мерещилось со страха. В довершение всего появилась какая-то зловредная бабка и принялась орать на всю округу, срамя и позоря перепуганную женщину за растоптанную траву на газоне и помятые кусты сирени. По-правде говоря, никакого газона тут не было, просто дикая трава сама по себе да неухоженная сирень, отцветшая ещё месяца два назад. Но есть на белом свете такие скандальные старухи, которым делать больше нечего, кроме как обличать несознательную молодежь и воспитывать чужих детей. Такой активистке, блюстительнице дворового порядка и общественной нравственности Адель и попала на зуб. В глазах толстой бабки она, вполне зрелая женщина, видимо, представлялась юной свистушкой с неблаговидными целями влезшей в густую сирень.

Адель безуспешно пыталась прервать визгливый словесный поток, с ужасом ожидая, что эти дурные вопли привлекут внимание бандитов, те незамедлительно возникнут из-за угла дома и пристрелят на месте и её, и и глупую бабку. Оставалось только убегать. Она выбралась на узкую асфальтовую отмостку, идущую вдоль стены дома, стараясь не обращать внимания на крики, обогнула дом и оказалась на тротуаре у подъезда. На глазах у неё мерцали слезы обиды, но она, сцепив руки перед собой, гордо подняв голову, медленно пошла вдоль дома.