— Сперва они просто охраняли этот зверинец. Потом стали проводить так называемые «допросы», избивали до полусмерти пойманных наемников из Афганистана и других мусульманских стран. Затем взялись за пойманных славян, тех, кого не успели прикончить на передовой. Безнаказанность порождает наглость. Порядки фильтрационного лагеря перенесли на нашу землю. Я не был с этим согласен, и они, не имея возможности устранить меня физически, заперли под домашним арестом. Полгода назад покончил жизнь самоубийством заместитель начальника РОВД майор Нефедов, тогда этот скандал удалось замять. Моя ликвидация привела бы к новой проверке, и неизвестно, чем бы она закончилась. Поэтому Хрохмину было выгодно держать меня в Хребте под домашним арестом. А мне, чтобы выжить и разоблачить их, надо вырваться в Москву. А иначе… — Он снова сглотнул подступивший к горлу ком. Я взглянул на часы — без четверти четыре, еще три часа, и начнет светать.
— Вы бы, Вадим Григорьевич, поспали, — сказал я, выбираясь из машины. — Пойду покурю на природе, чтобы вас не травить.
Ветра не было, но погода стояла морозная, а звездное небо указывало на то, что снега пока не предвидится. И слава богу, а то заметет, завьюжит, с трассы уже не съедешь, а тогда нам точно кранты. За пятьдесят тысяч «зеленых» мы с Андрюхой продали свои жизни. Для полковника Хрохмина наша авантюра с побегом — козырная карта. Теперь они могут физически устранить Картунова и объявить, что тот погиб от рук преступников или во время освобождения. Два террориста взявшие в заложники вице-мэра, тоже убиты. За такое и орден могут дать. Но это только в том случае, если нас уничтожат. Поэтому ни областной, ни всероссийский розыск они организовывать не будут. А посему наш шанс на спасение — вырваться за пределы района.
Я достал пачку сигарет из кармана, жаль, забыл «трофейную» зажигалку в ресторане, но у меня есть своя одноразовая. Спрятав в ладонь огонек, прикурил. Действительно, что день грядущий нам готовит…
Свое убежище мы покинули только к девяти утра, когда трасса по-настоящему ожила. Позавтракав оставшимися с ночи бутербродами, мы выехали из нашего укрытия. Пристроившись в хвост к колонне лесовозов, взяли курс на Тюмень.
Утро выдалось пасмурным, и без того блеклые краски предзимья сделали окружающий пейзаж темно-серым.
— А может, как в сказке, — зевая, проговорил Андрюха, — с восходом солнца темные силы зла отступили и мы спокойно проскочим.
— Хорошо бы, — согласился я, — но только где ты солнце видишь?
— Да, нету солнышка, — буркнул Акулов, его все больше угнетало наше положение беглецов.
Дурачок переживал за честь мундира, как же, офицер ФАПСИ влип в сомнительную историю противостояния чиновника из уездного городка руководству местной милиции. Действительно, у этой истории неприятный запашок, особенно если ее раздуют журналисты. И как бы она ни повернулась для Андрюхи, все равно — прощайте, майорские Погоны. Не хочет подумать, глупый, что сейчас на кон поставлена уже не карьера, а наша жизнь…
За окнами машины был прежний мрачный степной пейзаж с черными блямбами ворон, которые деловито вышагивали по полям в поисках зерен, оставшихся после уборочной. Тащившиеся впереди нас лесовозы-«КрАЗы» повернули вправо на грунтовую дорогу.
Трасса дальше снова была пустынна, лишь изредка навстречу попадались машины.
— Еще пятнадцать километров — и, считай, проскочили в Тюменскую область, а уж оттуда и до Москвы рукой подать, — весело проговорил Акулов.
— То есть? — не понял я.
— Очень просто: ты, Глеб, с Вадимом Григорьевичем вылетаешь в Москву на самолете. А я перегоню машину один.
— Как один? — снова не понял я. — Погони со стрельбой не боишься?
— Я думаю, когда Вадим Григорьевич доберется до высоких кабинетов, нашим преследователям будет не до погонь с перестрелками. — Андрюха говорил уверенным тоном — по-видимому, у них уже была договоренность.
«Ну-ну», — подумал я, но вслух ничего сказать не успел — появившийся из-за поворота встречный «Москвич» грязно-оранжевого цвета мигнул фарами. Это был интернациональный сигнал водителей, предупреждающий, что впереди милицейская проверка (в основном это касалось ГАИ).
Акулов выругался матом и, опустив стекло, высунул руку и сделал знак встречному остановиться. Сидевший за рулем «Москвича» красноносый дядька лет пятидесяти в рябой кепке опустил со своей стороны стекло и начал потихоньку притормаживать.
— Что там за херня впереди, братан? — стараясь «косить» под приблатненного, спросил Акулов.