– Правильно, офицер! – с готовностью подтвердил Горецкий.
– Хороший был офицер…
– Вы его помните? – проявил нетерпение Горецкий. – Сможете лицо вспомнить?
– Так ведь мне показывали… Фотокарточку его, в смысле.
– А без фотокарточки? – торопил события Горецкий. – Помните его в жизни?
– Ну конечно, – ответил Ведьмакин, хотя вид при этом имел крайне неуверенный.
Просто он хотел помочь Горецкому. Сделать доброе дело человеку, который ему, как сегодня оказалось, совсем не враг.
– Вы с ним вместе на Кипре работали! – подсказал Горецкий. – Кипр! Помните? Маслины! Апельсины! Море! Жара страшная там летом! Жару вы помните?
Горецкий быстрым движением крутанул на гибком штативе плафон настольной лампы, направляя яркий луч света в лицо своему собеседнику, Ведьмакина ослепило и обдало жаром от близкой стопятидесятиваттной лампочки, он зажмурился и захлебнулся воздухом от неожиданности, и вдруг сказал:
– Катя!
Горецкий обмер. Медленно-медленно опустил плафон лампы, позволяя Ведьмакину вздохнуть свободно и открыть глаза. Ведьмакин взмахнул ресницами, посмотрел на собеседника.
– Что – «Катя»? – тихо спросил Горецкий, все еще не веря в то, что ему удалось растормошить собеседника. – Кто такая Катя?
– Я не знаю, – пробормотал Ведьмакин беспомощно.
– Но ведь вы почему-то сказали – «Катя»! – тормошил его Горецкий.
– Я не знаю, – повторил Ведьмакин.
У него был крайне озадаченный вид. Что-то очень важное для него сейчас всплыло, но в чем ценность этого воспоминания – он понять не мог и мучился от собственной беспомощности.
Катя вид имела заговорщицкий. Никифор держался молодцом, старательно изображая скучающего туриста на прогулке, зато Катя была – вылитый Джеймс Бонд на задании.
– Катька! – сказала что-то заподозрившая Алла Михайловна и шутливо пригрозила дочери пальцем. – Я тебя не узнаю. Что-то с тобой происходит!
Екатерина хихикнула. Никифор глянул на нее строго, и Катя тайну сохранила, потому как такой у них с братом был уговор.
После захода солнца набережная в Ларнаке приобрела по-средиземноморскому романтичный вид. Круглые плафоны фонарей отбрасывали свет, который растворялся в бархатистой тьме южной ночи. Пальмы казались декорациями в какой-то театральной постановке. Вместе с волнующими запахами вкусностей и специй из близлежащей таверны приплывала греческая мелодия, которую тут же подхватывал и уносил куда-то далеко легкий пахучий ветер.
ebooksa