Проскуров скользнул взглядом по лицу сына.
– Ничего особенного, – оценил он. – Я думаю, не о чем беспокоиться.
В его голосе угадывалось равнодушие. Не черствость бесчувственного человека, а способность адекватно оценивать обстановку была ему присуща.
– А это охранник, который поедет с нами в Муром, – сообщила Виктория.
Проскуров даже не удостоил телохранителя взглядом.
– Новенький, что ли? – спросил он, ни на кого не глядя.
И получалось, что отвечать предстоит Китайгородцеву.
– Я здесь со вчерашнего дня, – сообщил Китайгородцев.
– Сейчас возьмешь моего сына, – сказал Проскуров. – Старшего. Петра. У него там проблемы какие-то со сверстниками. Обижают. Поедешь и пугнешь маленько, чтобы неповадно было, потом доложишь мне.
– Это невозможно.
– Что невозможно? – неприятно удивился Проскуров.
– Я не могу никого пугать. Не имею права.
Проскуров наконец сфокусировал свой взгляд на собеседнике. Взгляд был тяжел и страшен.
– Ты чего такого о себе вообразил? – будто бы изумился недалекости собеседника Проскуров.
Китайгородцев молчал.
– Сейчас возьмешь мальчишку и поедешь с ним туда, куда он скажет.
Китайгородцев молчал.
– И мне потом доложишь.
Китайгородцев молчал.
И это молчание было его ответом.