– Правильно, – с готовностью подтвердил Маркелов.
– Вы почему коньяк не пьете?
– Я пью. Так вы говорите – обижался ваш супруг на Звонарева?
– Еще как! Он у меня терпеливый был, Борис. Все в себе носил. Другой бы уже поскандалил или дверью хлопнул, к примеру, а этот все терпел – терпел и копил в себе обиды.
– А потом эти обиды выплескивал? – поинтересовался Маркелов.
Женщина посмотрела на него непонимающе.
– Долго ведь это в себе не поносишь, – подсказал ей Маркелов.
– Он вот носил.
– А уйти от Звонарева он не пытался?
– Пытался.
Пытался! Маркелов едва смог сохранить бесстрастно-вежливое выражение лица.
– Когда? – осведомился он.
– В самый последний момент, – снисходительно улыбнулась женщина. – Когда его гонителю-притеснителю оставалось жить всего несколько часов.
Ах, это. Про то, что Червяков написал заявление об уходе как раз в день убийства Звонарева, Маркелов знал. Он-то думал, что-то еще такое было. Раньше.
– А раньше он тоже разговоры об этом заводил, – будто прочитав его мысли, сказала женщина. – У них там сложный период начался. Как раз после кризиса. Деятельность остановилась, прибыли нет, в общем – все очень плохо. Я Борису сказала – надо новое место искать. А он в ответ: а чего искать, оно меня само уже нашло.
– То есть у него был запасной вариант?
– Я, по крайней мере, так его поняла. Спросила, что у него есть на примете. Он говорит: я тебе как-нибудь позже расскажу.
– Рассказал? – с надеждой поинтересовался Маркелов.
– Нет.
– Потом погиб Звонарев, – все еще пытался продраться к интересующим его подробностям Маркелов. – Ваш супруг остался без работы. И так и не смог работу найти. Значит, не было у него ничего на примете? Лукавил, когда говорил о том, что что-то там у него припасено на случай увольнения?