Довели Корнышева до кровати.
– Вот здесь ложись.
Корнышев беспрекословно подчинился. Но прежде, чем лечь, незряче ощупал убогое ложе руками. При виде этого Клава снова готова была разрыдаться, как несколько часов назад.
– Я где-е-е… в больни-и-ице?..
Корнышев выглядел одиноким и беспомощным.
– В больнице, в больнице, – пробормотал «санитар». – Ложись!
Он уложил Корнышева и накрыл рваной простыней. После этого «санитары» вышли, попрощавшись с Клавой.
Клава закрыла дверь. Корнышев неподвижно лежал на кровати. Лампа под самодельным абажуром высвечивала ровный круг. На столе красовался неприглядный натюрморт: высохшие хлебные объедки, недопитый чай, вскрытая банка из-под кильки, нож, которым Слава эту банку открывал, пара вилок. Это они со Славой спешно завтракали, собираясь отправиться в город за машиной. Тогда он был здоров. Еще каких-то несколько дней назад.
– Слава! – позвала Клава, сдерживая рыдания. – Слава!!!
Он повернул голову, будто прислушивался.
– Слава! – с надеждой произнесла Клава.
– Ты-ы-ы кто-о-о-о?
И тогда она разрыдалась.
После всего, что Клава сегодня увидела, она не смогла заснуть. Сидела на скрипучем стуле у кровати и всматривалась в лицо Корнышева. Наверное, это не навсегда, думала она. Когда-то заживет, и раны зарубцуются. Но вот глаза…
– Ты видишь что-нибудь, когда тебе снимают повязку? – спросила Клава.
Корнышев движением головы ей ответил: не вижу.
– А что говорят врачи? Зрение вернется?
Кивнул в ответ. Обещают, что видеть будет. Может, врут?
– Ты меня действительно не помнишь? – спросила Клава.
– Помню, – после длительной паузы неуверенно ответил Корнышев.