Гости в ожидании застолья бесцеремонно разглядывали изувеченное лицо Корнышева. Так же бесцеремонно они попытались расспросить Клаву о том, что это такое жестокое случилось с ее сожителем. Клава отвечала что-то неопределенное. Только бы отстали. Расспросы прекратились сразу, едва разлили по стаканам самогон. Гости сидели, как загипнотизированные.
– Ну что, давайте отметим наше возвращение, – предложила Клава.
– А Гене не налили! – вдруг обнаружил кто-то.
– Ему нельзя! – запротестовала Клава. – Врачи запретили!
Никто и не настаивал. Дружно взялись за стаканы. Даже Клава позволила себе глоток вонючей жидкости. И тут один из гостей сказал, обращаясь к незрячему хозяину:
– За то, Гена, чтоб ты долго жил!
Клава поперхнулась самогоном и закашлялась. И долго откашляться не могла.
Якут, заприметив поблизости табурет, придвинул его и сел, не ожидая приглашения. Буза все светил своей зажигалкой, и разогретый металл уже жег ему руку.
– Ты лампочку гаси, – недовольно сказал Якут. – Брови спалишь.
Буза без разрешения Коляна ничего такого не осмелился бы сделать, да руку пекло уже совсем невыносимо, и он не выдержал. Зажигалка хищно клацнула, огонь погас, и такая кромешная темнота в первую секунду наступила, будто они все трое одномоментно ослепли.
– Людей много здесь живет? – спросил Якут.
– Людей тут нет, – ответил из темноты Колян. – Одни синяки.
– Алкаши? – уточнил понятливый Якут.
– Ну.
Колян закашлялся тяжело, надрывно.
– Давно откинулся? – спросил Якут.
– Отвянь! – огрызнулся Колян сквозь кашель.
Теперь Якут понимал, с кем имеет дело. Чалый и его алешка. Так, кажется, подобная публика выражается. Рецидивист и его человечек на побегушках, если по-простому.
– А у меня братан тут жил, – сказал Якут. – Я потому и приехал. Гена Вяткин. Слыхали про такого?
Не было из темноты ответа. Прямо-таки звенящая тишина. И вдруг закашлялся Колян.