Санитар

– Таких, как этот хлыщ, который влез без очереди. Я их голыми руками душить готов!

– Пашенька…

Но он уже не мог сдержаться и заговорил горячо, почти закричал:

– Все дозволено им! Не дозволено даже, а сами, сами захапали себе право решать, что хорошо, что плохо. И везде вокруг них – нищета, горе, слезы и подлость, подлость!

Нервно рванул ворот рубашки. Нехорошо сейчас выглядел, страшно.

Мария Никифоровна вздохнула:

– Хамства и несправедливости больше стало. Время такое, Пашенька. Страшное время.

Она уже не выглядела счастливой, как полчаса назад.

– Как тяжело. Жить невозможно стало просто.

Она не имела права так говорить. Потому что всю жизнь была для Паши учительницей – человеком, который всегда и все знает. Ему хотелось ей помочь, он вспомнил вдруг, что знает способ, как с действительностью примириться, что не все так страшно, и он сам в растерянности пребывал еще совсем недавно, еще несколько дней назад, но сейчас вот изменилось для него все, он даже к Марии Никифоровне обернулся, чтобы своим секретом поделиться, все готов был ей сейчас рассказать – и о бедах своих, о неприкаянности и о том, как пришло облегчение со смертью ненавистного Самсонова, – но только успел об этом подумать и не сказал ничего вслух. Он вдруг увидел перед собой слабую пожилую женщину в нелепом поношенном берете, который носила она, наверное, еще со времен своей молодости. Что она могла сделать? Ей не дано было быть сильной. Только он, Паша, может ее защитить.

– Я рада, что ты не такой, как они. В тебе осталась чистота, за которую я тебя всегда любила.

Улыбнулась.

– Я всегда верила в тебя. – Но он не смог защитить ее сейчас там, возле лотка с цветами.

– Ты многого добьешься.

– Да.

Он вдруг остановился.

– Я, наверно, задерживаю тебя? – обеспокоенно спросила Мария Никифоровна.

– Нет, что вы.

Но сам демонстративно посмотрел на часы.

– Ты иди, Пашенька. Рада была тебя увидеть. – Сжала легонько его руку. – И спасибо за цветы.