Контрольный выстрел

22
18
20
22
24
26
28
30

Может, самому вылезти и сдаться?

А может, не надо? Вдруг не найдут меня? Бывает же такое: ищут и не находят. «Господи, помоги!» подумал и сам себя обругал последними словами. Мне ли после всех подвигов к Богу обращаться? Сатана, падший Люцифер, толкнул меня на подвиги. И теперь отрекся, чего и следовало ожидать.

— Петров! Ты скоро там?! — услышал я недовольный голос старшего.

— Иду! — отозвался боец. Тоже недовольно. Мужики, не копайте, а? Ну на черта я вам сдался? Я ж нормальных людей не мочу. Только сволочей одних.

А Сашка? Она погибла из-за меня. И только из-за меня. Девчонка совсем. О свадьбе думала, планы на жизнь строила. Красивая, милая…

— Женька, представляешь, как все будет хорошо! Мы с тобой в следующем году поженимся, я тебе ребеночка рожу! Толстенького такого, румяного и веселого! На тебя похожего. И будем мы с тобой жить-поживать, добра наживать…

Это я ей втюхивал. Погоди, говорю, Сашка. Вот поработаю у Вадика еще годик, деньжат накоплю. И сделаю тебе официальное предложение. Свадьбу сыграем. И отправимся в круиз по Средиземному морю! Сыграли. Отправились.

Нашла бы себе парня хорошего и была бы счастлива, не повстречайся я тогда на дороге со своей идиотской привычкой всюду совать свой нос.

А мама Сашкина?

Она блокаду пережила. Всю войну в военном госпитале на Комендантском аэродроме медсестрой. Мне Сашка о ней много рассказывала. Я представил себе мысленно, как голодные, истощенные люди бредут в блокадную зиму на Неву за водой, как тянут в дом для обогрева самое драгоценное — кусок полена, невесть где отрытого. Как ежедневно хоронят умерших своих детей, родителей, соседей. И паек блокадный. Сто двадцать пять граммов хлеба из целлюлозы и мельничной пыли. Лепешки пекли из клея. На олифе и масляной краске. И выжили! Сашка говорила, что мать как только о блокаде вспомнит, так ей с сердцем плохо.

А я ее убил. По моей вине она умерла. Все одно… О! Да у меня мандраж наступил! Страшно, да? Омоновцы — не дети. Откопают и ребра пересчитают. Поделом тебе, Козаков.

— Давай, Петров! — командует старший бойцу, который вернулся со двора и, вероятно, притащил с собой шест, палку или что там еще. — Где тебя носило столько времени?!

— Товарищ лейтенант! — возбужденно заговорил Петров. — Там, у дома, пацаны из третьего взвода какого-то Костыля взяли!

— Есть в Питере такой — Жорик Костыль. Ну и что? — спросил старший.

— Да я такое видел! Подполковник Хлопотов из ГУВД, с Литейного!..

— Что Хлопотов?! — раздражался старший.

— Да пристрелил он того Костыля…

— А Костыль что, побежал, что ли?

— Нет вроде бы… А Хлопотов пристрелил…

— Значит, побежал, — с нажимом сказал старший.