В прицеле – Олимпиада

22
18
20
22
24
26
28
30

Дама, похоже, также собралась на велосипедную прогулку, но потерпела неудачу. Она с недоумением вертела перед собой велосипедный насос. Халим остановился и галантно предложил свою помощь. Помощь была принята с благодарностью. Дальше они покатили вместе, непринужденно болтая.

Не успели они отъехать на сотню-другую метров, как навстречу показалась колонна черно-белых машин и микроавтобусов с мигалками и надписью «Местска полиция» — городовые. А также машины службы безопасности — белые с зеленой полосой и серебристые с сине-желтыми зигзагами и гордым девизом «Помогать и хранить».

Вне всякого сомнения, колонна направлялась навестить виллу, которую только что покинул Халим. Прямо перед его носом одна из машин вдруг остановилась, из нее выскочили двое, скрутили переходившего улицу смуглого парня и затолкали в машину. На Халима внимания не обратили, лишь скользнули глазами по его партнерше.

На развилке Халим расстался со своей яркой спутницей и тут же забыл о ней. Он думал о потерянном брате, о соратниках, которых собирался, но так и не успел предупредить, и в ярости заскрипел зубами.

Где-то на границе Афганистана и Пакистана

Кучка глинобитных построек за высокими заборами, которую только с большой натяжкой можно было назвать кишлаком, лепилась к скалам. В этих убогих постройках размещался лагерь талибов. Под стеной, в тени одной из хижин сидели двое молодых парней, одетых по-европейски. Бороды, которые они начали отпускать совсем недавно, походили скорее на щетину недельной давности.

Один из них, Равиль Хайрулин, сделал глоток теплой мутной воды и поморщился. Потом протянул фляжку соседу, которого называли Санчесом Гиеной.

— Тебе не кажется, что здесь даже камни пахнут кровью? — спросил Равиль. — Странно…

— Что странно? — не понял Санчес.

Они разговаривали по-русски, так как Санчес пять лет учился в Москве, а Равиль родился и вырос в Набережных Челнах.

— Во все времена люди в этих местах сражались и резали друг друга с такой яростью, словно кругом не безжизненная скалистая пустыня, а ценные плодородные земли. Кого здесь только не убивали! Скифов, персов, греков, римлян, арабов, монголов, англичан, русских, американцев. Ну и конечно, местных — пуштунов, белуджей и их соседей — таджиков и узбеков — резали не меньше.

— Ерунда, — не согласился Санчес. — Камни и вправду воняют, но не кровью, а тухлятиной. Потому что местные режут на них своих вонючих баранов. А воюют они не из-за земли, а просто от дикости.

Равиль удивился:

— Ты называешь стремление к свободе дикостью?

Санчес сплюнул. Слюна была липкой и тягучей.

— Смотри сам, — сказал он. — Вот живут рядом два народа. Один умный, а другой — дурак на дураке. Оба народа мерзнут, голодают, болеют. Плохо живут, в общем. Потом умный народ начинает строить теплые дома, шить одежду, добывать огонь трением. А дураки вместо этого только молятся своим духам и ждут. Ждут, когда наступит тепло, когда мамонт с обрыва свалится, когда молния в дерево ударит. Умный народ становится все сильнее и многочисленнее. Ему не хватает места, и он предлагает дуракам-соседям жить вместе. Территорию в обмен на разумный и осмысленный образ жизни, на знания и технологии. А дураки-соседи им отвечают, что лучше вымрут до последнего человека, но будут свято хранить свои племенные особенности — холод, голод, грязь и глупость. Все вместе это называется национальной гордостью. А чем дальше — тем хуже. Дураки, быть может, уже и сами рады бы теплый дом поставить или огня своими руками добыть, но не могут. Потому что тогда скажут, что это влияние врагов-соседей, чуждый образ жизни. Так и сидят дураки в своем неповторимом дерьме. Все умное и полезное считают враждебным. А если умные соседи попытаются образумить их силой, то дураки и в самом деле скорее погибнут, чем поумнеют. Так и помрут — вшивые и голодные, зато свободные. Вот, к примеру, французы и немцы покорились Риму и сами создали великую культуру и великие империи. А гордые афганцы отбили все нашествия и бережно сохранили свою неповторимую и оригинальную дикость. Для них любой прогресс — враждебное и тлетворное влияние Запада и посягательство на свободу.

Равиль покачал головой.

— Нет, ну почему любой? Ведь оружие они предпочитают современное, а не копья с дубинами… — Он с тоской огляделся и спросил: — Ну а мы тогда что здесь делаем?

Санчес сделал еще один глоток теплой, затхлой воды и вернул флягу Равилю.

— Талибы, конечно, дикари, но они наши союзники, — сказал он. — А мы ведем борьбу с мировым и особенно американским империализмом.