Вице-адмирал Головин с откровенным интересом разглядывал худого светловолосого молодого человека. Парень, сидевший перед ним, имел обыкновенную славянскую внешность, столь типичную для Средней полосы России, безо всякой примеси азиатской или южной крови. Его светло-голубые глаза выглядели наивными и взирали на собеседника с какой-то подкупающей доверчивостью. Глядя на него, трудно поверить, что это один из успешных моджахедов, на протяжении четырех последних лет партизанивших на Северном Кавказе. Кличка его – Ахмад, именно под ней он постигал премудрости военной науки в трех лагерях ваххабитов, а родители нарекли его именем Флорентий, которое невероятно шло к его белокурым вьющимся волосам. Но за этой располагающей внешностью прятался самый настоящий моджахед, имевший пятилетний боевой опыт в горах Северного Кавказа. Вряд ли он был до конца откровенен со следователями, но даже то, что он рассказал, потянуло бы на двадцатипятилетний срок.
Наивному простоватому выражению доверять не стоило, на своем веку вице-адмиралу приходилось встречать маньяков с ангельским выражением. Не исключено, что он именно из таковых.
– Ты знаешь, кто я? – спросил Головин.
– Догадываюсь.
– Вот и отлично. Может быть, ты догадываешься, какой тебя ожидает финал?
– Примерно.
– Двадцать пять лет.
– Это много.
– Могут дать и пожизненно.
– Вот оно даже как.
– Я могу тебе помочь, во всяком случае, обещаю снизить срок, если будешь со мной откровенен.
– Хорошо. Я попытаюсь. Спрашивайте.
– Как ты попал в ваххабиты?
За те пять лет, что Флорентий просидел в лагере, подобный вопрос ему задавали много раз. Показания были зафиксированы в его личном деле, которые только усугубили его тюремный срок, но Головину хотелось услышать ответ от самого Флорентия. Услышать интонации, с какими тот будет повествовать; возможно, распознать то, чего не сумели рассмотреть следователи. В общем, составить свое личное впечатление.
На заданные вопросы парень отвечал не сразу, и очень спокойно.
– Мы тогда попали в засаду. Из всего отделения нас двое осталось – Пашка и я. Отвели нас ваххабиты в какой-то горный аул. А там таких, как мы, еще десятка два набралось. А потом один из полевых командиров спросил у Пашки, хочет ли он принять ислам. Пашка отказался… А затем предложил мне, что мне оставалось делать, я согласился.
Всего-то небольшая заминка в диалоге, которую можно было бы и не заметить, если не знать всех деталей дальнейших событий. За отказ принять ислам Павел был подвергнут крайней степени физического унижения, по-другому – изнасилован. А его бесчестие с издевательскими комментариями было зафиксировано на видеокамеру. После случившегося мужчина перестает быть тем, кем он был прежде, остается лишь его оболочка, внутри которой всего-то труха. Прежним ему никогда не стать. От подробностей Флорентий удержался. Может быть, оно и к лучшему. Взгляд не размяк, не затвердел, во внешности не обнаружилось никаких метаморфоз и изменений, голос тоже прежний, как если бы говорил о каких-то банальных вещах. Возможно, что подобное он рассказывал уже не однажды и сумел выработать не только нужную тональность, но и подобающее выражение.
– Потребовалось только согласие или верность исламу нужно было доказать как-то на деле? – спросил Головин.
Парень поднял на вице-адмирала слегка повлажневшие глаза. Некоторое время он смотрел не мигая, возможно, несколько дольше, чем требовал того случай. В какой-то момент Головину показалось, что он произнесет сейчас нечто резкое, даже грубое, однако парень, глубоко выдохнув, ответил:
– Не все так просто… требовалось доказать верность исламу, причем немедленно.