— Ворами не рождаются! Такими их делают обстоятельства, созданные фраерами. А раз так, они не должны на нас сетовать, обязаны любить! — хохотал пахан, уча дочь ничего в жизни не бояться.
— Со страху фраера всю жизнь откидываются. Спокойно дня не дышат. Нам такое — не по кайфу! Фартовый в эту жизнь возникает — на праздник. Ну, если в ходку влип — дыши, как с похмелья, и помни: все кончается. Даже на Колыме — снег тает. Зима нигде не вечна. И в судьбе… Смотря, как относиться к проколам. Нигде нельзя распускаться. Тем более в беде, — говорил пахан.
Он готовил ее ко всему. И к предстоящей ходке, но не к Одиночеству. Он и в страшном сне не мог предположить, что его Задрыга хоть на миг может остаться без кентов, больная, совсем беспомощная.
Единственный сявка, уцелевший на воле чудом, сидел в углу, обхватив руками голову, думал, куда и к кому податься? На Задрыгу он не оглядывался. Забыл, что в ее присутствии не должен даже переступать порога.
Капка глянула на него искоса и собрав в комок все силы, цыкнула:
— А ну сваливай в коридор, падла! Чего тут канаешь? Сушишь свой хрен вонючий! Линяй с шаров!
Сявка вскочил, но Лангуст остановил его:
— Застопорись, кент! Мамзель погорячилась! Посеяла, что в этой хазе — я хозяин. И только сам могу вышибить иль принять! Канай здесь! А она пусть радуется, что сама тут приморена! Ишь, хвост подняла! Смирись! — глянул на Капку строго.
— Твоя хаза? С чего она такой стала?
— Вот ксивы! Я по ним — пахан тут, — усмехался Лангуст.
— А если власти допрут, за какие башли ты ее купил? — прищурилась Капка.
— Эти ж власти, если допрут, кто ты есть, мне надо говорить, где тебе место отведут? Персональное? С парашей в углу? — ухмылялся Лангуст.
— Не рано ли празднуешь? Кенты слиняют, что с тобой утворят? А те, кто вернется из Брянска? В клочья тебя пустят! — грозила Капка.
— За то, что своего сявку в хазе приморил? Не трепись, Задрыга! Даже кипежа не будет! — отмахнулся Лангуст от девчонки. И продолжил:
— В беде кучковаться надо, а не поднимать хвост, как ты. Иной сявка для законника сделает больше своего фартового. Если его не обижал! Доперла? Нам теперь всякий человек важен! И захлопнись! Кто хлеба принесет? Ты или я? Кто в хазе приберет? Кто нас на ноги поставит? Кто глоток воды подаст? А сявка летать не может! И не цыкай на него! Все мы в его шкуре побывали. Он еще может стать паханом, а я — уже нет. И ты — не будешь!
— Это почему? — удивилась Задрыга.
— Когда твоего пахана возвращали в предел, Медведь при мне ботал, если хоть один кент из малины накроется, он сам Шакалу кентель свернет. А Плешивого — нет! Да еще в ментовке скольких ожмурят? Вот и секи — дышать Шакалу в паханах? Дай Бог, чтобы не ожмурили на сходе! Медведь свои обещания всегда держал. И помнил их. Шакал меня в свое время на сход подставил. А такое не прочесывают! Должок возвращать надо тою же монетой!
— Пахан причем? Твой лягавый подсадил малину! Стрема прозевала! Медведь трехал, если в деле кент откинется! Но не так! — вступилась за Шакала Капка.
— Не темни! Я там был! Мне виднее! — взялся за телефон и заказал разговор с Минском.
— Падла ты, Лангуст! — не выдержала Капка.
ebooksa