— Но поймите наконец, что мы не в суде, — сказал Данил. — Тут никого не заботит соответствие ваших поступков статьям Уголовного кодекса. Задача у нас другая. Вы нам сдадите эту кодлу. Пацея, вашего вундеркинда, прочих, вы перед моим магнитофоном вывернетесь до донышка. Тогда, очень возможно, останетесь живы. И с нетронутыми ноготками. Неужели вы совершенно не брали в расчет, что противная сторона что-то узнает и примет свои меры?
— Можно вам задать серьезный вопрос?
— Ну разумеется, — сказал Данил.
— Сколько вы стоите? Вы и… этот? — она большим пальцем показала себе за спину на Франсуа.
— Мимо мишени… — сказал Данил, ничуть не рассердившись. — Бывают ситуации, когда никакие деньги не смогут ничего компенсировать. Я не просто платный исполнитель — ваши дружки собрались развалить и мое предприятие. Тут никаких денег не хватит. А этот элегантный господин, на коего вы показали столь пренебрежительно, не перекупается по одной-единственной простой причине: не перекупаясь, он сохранит репутацию незапятнанной и благодаря этому заработает столько, что опять-таки бесполезны любые контрпредложения… Мы не продаемся как раз оттого, что — циники.
— И все же?
— Давайте оставим это. У вас в «дипломате» обнаружился крайне интересный листок. В самолете, должно быть, набрасывали? Кружочки с буквами, стрелочки… Буквы очень напоминают сокращенные до аббревиатуры названия иных столичных газет, план информационного обеспечения акции?
Пацею должны были показать?
— Я и не говорила, что знаю какого-то Пацея…
— Скажете, — заверил Данил. — Вы поверьте, мы люди без всяких предрассудков, я уже говорил. Палач не знает роздыха, и все же, черт возьми, — работа-то на воздухе, работа-то с людьми… Что вы морщитесь? Не нравится такая поэзия? Привыкли к чему-то более элегическому? Есенина вам почитать? Извольте. Пей со мною, паршивая сука… Не морщите носик, это тоже Есенин. Хотя я ни за что не стал бы пить с прошмандовками вроде вас…
— Слушайте, вы!
— Возможно, я и был бы с вами более галантен.
Очень может быть. Но здесь убивают людей, вы понимаете? Людей убивают. В том числе и совершенно непричастных, виновных только в том, что в их смерти кто-то увидел неплохую декорацию…
— Не понимаю, о чем вы, — сказала она высокомерно. — Я в жизни и пальцем никого не тронула. И мои знакомые тоже.
А ведь я ее ненавижу, подумал Данил. За прошлое, пусть она к нему и непричастна. Нет ни капли ненависти к тем вождям, которых охранял когда-то, зато скулы сводит при воспоминаниях о той своре дочки, племянники, дядья, холеные бляди, прихлебатели, мужья внучек-страшилок, трахавшие их исключительно в темноте, стиснув зубы… И это вовсе не злоба безропотного лакея, тут нечто серьезнее: свора сама по себе была скопищем пустышек, ничтожеств, процветавших исключительно за счет близости к охраняемому телу.
Вожди, как к ним ни относись, все-таки были личностями, по крайней мере, пока не одряхлели до маразма…
Так что очаровательная Ада — всего лишь скверное, дешевое, в мягком переплете переиздание. Из той же своры.
— Удивляюсь я твоему ангельскому терпению, — подал голос Франсуа. — Я бы не смог с этой блядью столько времени вести светские беседы, да еще улыбаться почти мило.
— Ларчик просто открывается, — усмехнулся Данил. — У нас немало времени, можем себе позволить многословие… Впрочем, времени не так уж и много…
Ада, мне интересно, вы хоть понимаете, что своей алчностью мно-огое запороли? Если бы не ваши ставочки против Батьки, на вас могли и не выйти вообще, остальных так и так взяли бы за хобот, но вы могли проскользнуть сквозь невод, оставшись совершенно мне неизвестной…
ebooksa