— Да. А кто эти «мы»?
— Неважно. Я повторю все еще раз, запоминайте. — И я снова повторил ей уже сказанное. Взгляд ее стал сосредоточенным, она немного помрачнела, видимо почувствовав неладное. Я же не давал ей опомниться и спешил, очень спешил. — Вы эту неделю работаете без выходных, до субботы?
— Да. Как всегда.
— Тогда вызовите, пожалуйста, меня завтра, в это же время, — попросил я ее.
— Хорошо. — Она тоже посмотрела на дверь и добавила: — Я боюсь. Честное слово, боюсь! Вы что-то задумали, ведь так?
— При чем здесь вы? Вам ничего не грозит, а нам хуже может быть только в одном случае — если вы спутаете карты и начнете впадать в истерику. Вы поняли?
— Да.
— Ну тогда я пошел. — Я поднялся и направился к двери.
— Анализы, моча! — крикнула она мне вдогонку.
Я махнул рукой и, не оборачиваясь, вышел вон.
«Чертовщина! Не дай бог, если она что-то надумает и начнет заниматься самодеятельностью. Впрочем, не должна, просто обычный мандраж, и все. Завтра узнаем». Мент, сидевший на стуле неподалеку от кабинета врача, уже встал, чтобы сопроводить меня в камеру, и тут я вспомнил, что впопыхах забыл предупредить ее о Картохе.
— Одну минутку, еще кое-что спрошу, — бросил я ему и снова влетел в кабинет. Назвав Елене номер Картохиной камеры и его фамилию; я в двух словах объяснил ей, что от нее требуется. — Любой ценой! Сегодня ближе к четырем. — Она буквально онемела и не произнесла ни звука. Я еще раз повторил ей номер камеры и прожег взглядом. «Теперь все. Осталось только цинкануть Картохе; сделаю это в обед, через баландеров. Они не въедут в суть, всего два слова: «Жду лекарства». Он поймет».
Когда я вернулся в камеру, Пузик уже готовил завтрак. У него сердце болело так же, как у меня почки. Но хороший понт — всегда деньги. Я и сам любил попонтовать, особенно когда был в ударе.
Мои опасения относительно истерики Елены были более чем напрасными. Она исполнила поручения как нельзя лучше, и уже на следующий день я держал в своих руках малявку от Тоски. Картоху перевели на больничку в тот же день и — о везение, или, наоборот, ирония судьбы! — поместили в камеру к Графу. Он еле очухался от температуры, которую нагнал себе. Елена сказал, что он мог запросто сгореть. Витя доверял Елене больше, чем гонцу, и просил дать сигнал через нее. Нас ждали уже этой ночью, но мы с Графом еще не решили, когда лучше валить, ночью или, наоборот, днем. На мой взгляд, днем выбраться из корпуса на тюремный двор было гораздо проще, чем ночью. Я так и написал Графу. Во-первых, входная дверь то и дело открывается и закрывается, ключи от нее на все сто у мента, а не у дежурного по следственному изолятору. Во-вторых, днем по двору ходит много народу: баландеры, рабочие со стройбригады, сами менты, врачи, прочие. И в-третьих, ночью столовая наверняка закрыта. Мы знали, что решеток на окнах там нет, но все равно — лишняя возня со стеклами плюс шум привлекут внимание ментов и отнимут у нас несколько драгоценных минут.
Граф же настаивал на том, что отваливать нужно непременно ночью. В столовой никого нет, на дежурство заступают ранним утром, следовательно, стук в пол, а мы должны были ударить по полу, чтобы нас услышали внизу, непременно услышат. Кроме того, по мнению Графа, ночью нам будет проще отъехать куда-нибудь на «скорой», нежели днем. Взрыв, хоть и приглушенный, привлечет внимание со стороны, а потом рабочие столовой — куда девать их и как они себя поведут? Их всего три-четыре человека, но все же. Граф понимал, что ночью дверь больнички может быть заблокирована, но обращал мое внимание на одно окно, на котором не было ни «баяна», ни решетки. Это окно (как он его высмотрел?) находилось в дежурке у ментов и выходило на тыльную сторону больнички. Менты хотели солнца и, очевидно, когда-то давно выпросили эту «льготу» у начальства. Так оно и осталось незарешеченным, свободным окном. Таким образом, главная наша задача состояла в том, чтобы тихо обезвредить мента, если ночью он будет один, и проскочить до столовой. Клей и газеты для стекол Граф уже припас. После легкого, почти беззвучного удара стекла с наклеенной на них газетной бумагой легко вытащить по кускам. Вопрос лишь в том, в какое время валить? После отбоя мент ни за что не откроет дверь сам, не имеет права. Только с разрешения или в присутствии ДПНСИ[2] либо с кем-то из посланных им. Это нас никак не устраивало. Валить раньше отбоя, часов в восемь-девять вечера, когда стемнеет? Пожалуй, да, и лучше раньше, пока менты не начали перезваниваться и готовиться к «закупорке». Не знаю почему, но моя душа противилась ночному побегу, и все же я был вынужден согласиться с Графом. В конце концов, он был лидером, а к лидеру надо прислушиваться, даже если твоя собственная интуиция говорит «нет». Елена была предупреждена мною и ждала моего ответа. И как только мы поставили последние точки над «i» и согласовали с Графом последние вопросы, я тут же забарабанил в дверь и попросился к врачу.
— Ты уже был, Михей, чего барабанишь? — недовольно заворчал мент, но спросить пошел. Было три часа дня.
— Сегодня между восьмью и десятью часами, — сказал я ей, и Елена побелела как мел. Я не знал, что говорил ей Тоска и как ее ублажал, но, скорее всего, Елена знала, что речь идет о побеге. Знала или догадывалась. Ее бледность и страх успокоили меня — суки так не бледнеют, они всегда спокойны и так же спокойно сдают. И все-таки мы рисковали, очень рисковали, ибо всякая баба непредсказуема. У нее ведь семья и дети, и она совершенно не хочет в тюрьму. Но дело сделано, думать надо было раньше.
Несмотря на то что «ствол» был у меня, мы договорились, что подтягивать мента в нужное время будет Граф. Вдвоем с амбалом Картохой они уделают его в два счета, затем, отобрав ключи, откроют меня. И лишь в случае, если мент окажется не один — а мы это обязательно определим по разговору на коридоре, их всегда слышно, — вся нагрузка ляжет на меня. Я подзываю мента, ставлю его под пушку, когда он откроет дверь, и веду ко второму. При малейшем шорохе или движении «ложу» обоих и открываю камеру Графа. Но гладко, как известно, бывает только в романах, я знал, что нас ждут большие непредсказуемости и что наш сценарий по большому счету немногого стоит.
Я посмотрел на Пузика-Женю… Интересно, пошел бы он с нами, если бы я ему предложил? Пузик и побег! Вооруженный побег. Нет, такие не бегут, они отваливают раньше времени и так. На фига ему бежать? А корячиться-то не меньше десятки, факт. И что с ним делать? В камере Графа остаются двое, но он писал, что публика солидная. А этот пузан? Куда бросится он после того, как мы прихватим мента или, не дай бог, уложим на коридоре? В дежурке есть специальный пульт, нажал кнопку — и по всей тюрьме завоет сирена. Об этом надо подумать, хорошо подумать. Пузик в это время был занят своими делами и даже не подозревал, что я думаю о нем.
Время подходило к пяти, а я по-прежнему молчал и не разговаривал с Пузиком. Пару раз он о чем-то спрашивал меня, я однозначно отвечал ему, вот и все. Нас соединял только приемник, работающий вполголоса. Елена уже пошла домой, возможно, звонит Тоске или говорит с ним с глазу на глаз. Еще немного, еще несколько часов… О, как тяжело вынести их, эти пару часов земного времени!..
ebooksa