В бегах. Цена свободы

И я вскинул свой автомат. Сначала дал несколько очередей в сторону бегущих — сейчас я видел их лучше, чем они меня, затем, не глядя на раненого брата, опустил «ствол» вниз. «Прощай, друг. Прощай, брат». И нажал на крючок. Он даже не вскрикнул, ушел в вечность. А я? Я уже никого не боялся и, подхватив автомат друга, несся к реке. Благо дело она была рядом. Я, конечно, не думал тогда о тех двоих, что убежали из дворика раньше, но когда подбежал к самой воде, вспомнил. Лодки на берегу уже не было, не было и их.

«Вот откуда здесь появились менты… С их подачи. Уплыли и… А может, это и не менты, кто знает. Какая теперь разница — я один, совсем один!»

Оглянувшись еще раз назад, чтобы убедиться, как далеко от меня находятся преследователи, я сделал шаг в реку. Ничего другого мне просто не оставалось. Вода была до ужаса ледяной, а течение страшным. «Куда кривая выведет!» — подумал я. Спасай, река-водица, спасай!

Глава двадцать седьмая

Течение подхватило меня как пушинку и понесло в неизвестность. Речка была не очень глубокой, но иногда я не чувствовал под ногами дна. Дыхание у меня сперло, а кожа стала гусиной. Я отдавал себе отчет в том, что кинулся в смерть. Да, в моем распоряжении было только три, от силы четыре минуты времени. Дальше, как утверждают врачи, никакое сердце не выдерживает и человек погибает. Но как я мог остановиться, если течение было сильнее меня, а зацепиться практически не за что? Если бы меня снесло к тому или другому берегу, если бы! Но меня несло почти по середине реки. Ноги нет-нет да и бились о камни, но боли я уже не чувствовал. Холод сковывал мое тело все сильнее и сильнее, и уже не хотелось ни сопротивляться, ни думать. По мне уже никто не стрелял — далеко, да меня это и не интересовало. Я просто несся с водой в ночь, все больше и больше грузнел телом и потихоньку слабел сознанием. Я точно знал, что это конец, и, по сути, был безучастным. Но вдруг меня сильно ударило об огромный валун и почти развернуло ногами вперед. Я попытался было схватиться за этот камень, но опоздал. Он был слишком гладким для этого, а мои пальцы слишком замерзшими. Но, как ни странно, это-то и спасло меня в конечном счете от смерти. Зацепись я за него, я бы потерял еще одну драгоценную минуту и все равно замерз в центре реки. Богу было угодно, чтобы я не потерял эту минуту, он не дал мне такой возможности. И когда меня развернуло и понесло вперед, я заметил, что меня сносит вбок, к противоположному берегу. Река здесь делала небольшой изгиб. Еще несколько мгновений, возможно последних, и я увидел дерево, поваленный в воду ствол ели. Меня несло прямо на нее, и, хорошо помню, я неожиданно подумал о лице, о глазах. Ветви! В темноте я, конечно, ничего не различал, но догадался, что это ель. Скорее всего, она упала не очень давно. Росла на самом берегу, берег, видать, подмыло, и она упала. Старая ель спасла мне жизнь. Разумеется, я изрядно исцарапал лицо и шею, но все это было сущим пустяком в сравнении с холодом. Когда я кое-как, еще не веря в такую невиданную удачу и почти онемев от холода, каким-то чудом выкарабкался наконец на берег, я понял и другое — смерть еще не отступила. Видит Бог, в тот момент я позавидовал в душе Графу. Ему уже ничего не страшно. И как только я вспомнил о нем, мне захотелось рыдать. Да, я остался жив, да, менты позади и на другой стороне, в реку не сунутся. Но что с того? Я потерял друга, единственного настоящего друга за всю жизнь! И это чувство, эта безысходная, дикая тоска, это одиночество в целом мире понудили меня жить. Жить и выжить. Выжить было не просто, до того не просто, что, казалось, лучше сдохнуть. Я не мог двигаться и дышать, у меня не было сил сбросить одежду. Оба автомата так и остались на мне, висели на ремнях на плече. Зачем они мне, зачем? Собрав все свои силы воедино, я таки прошел несколько метров вдоль берега, затем стал медленно подниматься вверх, к лесу. Здесь было вроде как теплее, но я знал, что это только так кажется. Ветра я так и так не чувствовал, ибо тело давно задубело. Я никак не мог сбросить с себя проклятую одежду и, когда мне это удалось, стал потихоньку растирать себя руками, грея руки и грудь одновременно. Я все время чувствовал, что на моей спине лежит лед, а мои половые органы съежились так, словно их и не было! Присев с десяток раз и помассировав себя как следует, я начал потихоньку отходить. Теперь мне предстояло достать из кармана куртяка зажигалку и попробовать ее зажечь. В зажигалке таилась моя жизнь! Жизнь или смерть? Если она не возгорится… О, это надо прочувствовать на себе! И умирая от холода, стоя голым на земле, я боялся чиркнуть колесиком. Если она не загорится — я так загадал, — спасения не будет. И она загорелась! Не помня себя от радости, я бросился собирать хворост, презрев всякую опасность. Куда вывезет! Идти глубже в лес не было сил. Минут через десять я уже грелся у маленького костерка, а еще через десять развешивал над ним выжатую одежду. Разумеется, я не выжал ее как следует, сил не хватало, но она уже была над костром, на трех ветках, воткнутых в землю. Все это время меня колотило, как последнего гада, и казалось, этой пытке не будет конца. Мне хотелось орать на весь лес, до того мучительным и долгим был этот «отходной» процесс.

Когда костер наконец разгорелся как следует и я смог отогреть спину, мне стало немного легче. Я поворачивался к огню то передом, то задом, держал над ним свои вещи (ветки были слишком короткими) и таким образом как бы подгонял проклятое «медленное» время. Но, главное, я уже был в носках. Они высохли первыми. Не мокрые ботинки, а носки! А когда я закурил первую высушенную (пусть и неважную) сигарету, я был почти счастлив. Не было ни грамма страха за свое будущее, вообще никаких тревог. Одно неописуемое блаженство, которое не нуждается в описании. Я не спал всю ночь напролет, и мне не хотелось спать. Жуткий стресс и гибель Графа сделали свое дело. Правильно ли я поступил, пристрелив его? Думаю, да, наверное, да. Это трудный, очень трудный вопрос и не дай бог кому-то решать подобные вопросы. Не дай бог! Когда мы бежали, у меня не было времени на раздумья, я всего лишь исполнил его последнюю просьбу. Зато потом, позже… В тишине ночного леса… Не знаю, ничего не знаю. Я вздрагивал, оглядывался по сторонам, зябко ежился и втягивал голову в плечи. Увы, рядом никого не было, только я и лес. Изредка кричала ночная птица, затем снова становилось тихо. Как тяжело и мучительно иногда оставаться наедине с собой. Как тяжело. Даже убийце, особенно убийце. Но жизнь для того и дана, чтобы все претерпеть. Зачем? Спросите у Бога. Я проклинал в сердцах золото, но в нем ли одном дело? В этом мире все стоит строго на своем месте, и, если вдруг какой-то курице не захочется нести яйца, ее заставит это делать природа. Мы как рыбы, плывущие неизвестно куда, но точно по назначению. Меня вынесло сюда, а он, Граф, остался. Что ж, значит, так распорядилась судьба. Сейчас мои шансы на выживание близки к нулю, но я все равно не сдамся.

Едва забрезжил рассвет и слегка развиднелось, я двинулся в путь. Куда мне идти, я в общем-то знал, меня волновало другое — не придется ли мне снова преодолевать речку, чтобы переправиться на другой берег? От одной этой мысли меня бросало в дрожь. Я оставил себе только один автомат и «глушак», в котором было всего несколько патронов. Чувствовал я себя, как ни странно, прилично, даже не простудился, но на душе было до ужаса тоскливо и муторно. Так муторно, что, казалось, меня не обрадовал бы и Лазурный берег, окажись я вдруг сейчас на нем. А еще утро, серое уральское утро, похожее на всю унылость мира. В моем кармане лежали две сигареты, и, несмотря на то что я смертельно хотел курить, я их не трогал. Вот что заменит мне собеседника, когда молчать станет невмочь, они — сигареты. Я осторожно двигался по лесу, часто останавливался и прислушивался. Теперь все, теперь надеяться не на кого, я — один. Последний из могикан! Дойду или не дойду? Если до конца верить словам гадалки, нагадавшей моей матери судьбу семьи, должен. Похоже, я самый везучий. Погибли все, кроме меня, даже посторонние, а я уцелел. Нет, случайностей в жизни не бывает, в этом я убеждался уже в который раз. Я все время мысленно разговаривал со своим другом и не заметил, как прошел несколько километров. Солнце немного поднялось, туман испарился, и стало легче дышать. Я оброс как дикобраз и когда узрел свое лицо в воде, то не узнал сам себя. Рыбы в этом болотце не оказалось, увы. Я уже хотел есть и просто из любопытства решил посмотреть. Поймать рыбину я и не надеялся.

Обогнув болото, я пошел дальше, стараясь держаться поближе к речке. Один раз она меня уже спасла. Кто знает, что ждет меня впереди. Я не думал, что наткнусь здесь на засаду — в такой глуши ментов много не бывает, но вот о том, что меня могут догнать те или, еще страшнее, собаки, подумывал. Утром менты вполне могли переправиться через речку и, так сказать, пойти по следу. Проанализировав несколько раз кряду все то, что с нами случилось, я не нашел серьезных объяснений происшедшему. Во-первых, машины появились не сзади нас, а спереди, во-вторых, уж больно быстро они подоспели и, в-третьих, откуда им было здесь взяться? Откуда? Что-то во всей этой байде не вязалось, но что, я не знал. В итоге я все больше стал склоняться к мысли, что это были не настоящие менты, а военные либо вообще охотники, приехавшие сюда из Свердловской области побраконьерствовать. Но стреляли-то по нам не из ружей, факт. Именно эта деталь и не давала мне покоя. Стреляли из автоматов и так, как стреляют только по беглым, по тем, кто вне закона и за кого не придется отвечать. Если даже щенки, уплывшие на лодке, сообщили им, что мы вооружены, они никак не могли знать, что мы беглые. Это знала только Нина и, возможно, двое ублюдков — Старшой и Кепка. И то в том случае, если она рассказала им, кто мы. Хотя вряд ли ей было до этого. А может, все-таки были поселенческие менты. Какой-то блокпост на самом краю области, о котором знали эти отморозки. Ну и хер с ними, вертолеты они сюда не пришлют, а догнать меня вряд ли сумеют. Мне осталось пройти несколько километров, и я пересеку границу Свердловской области. Свердловчанам проблемы пермяков до лампочки, своих хватает.

Я шел еще часа полтора или два, и вдруг лес внезапно кончился. Не совсем, вдали он снова виднелся, но огромная территория, пожалуй в несколько тысяч гектаров, была вырублена до основания. Первое, что я заметил, оказалось шалашом. Да, самым настоящим шалашом посредине поля. Я смело пошел к нему, так как был уверен, что в шалаше никого нет. Когда я миновал шалаш и прошел по открытой местности еще пятьсот — шестьсот метров, моему взору открылась следующая картина: вдали виднелся небольшой, но добротный мост, рядом с которым были раскинуты какие-то постройки. Их было всего несколько, кажется три. Реки я еще не видел, но она наверняка протекала под мостом, иначе бы не строили. Брошенная, поржавевшая техника — тракторы, бульдозеры и разбитые машины сиротливо торчали тут и там на всем этом безлюдном пространстве. Когда-то здесь кипела жизнь, сейчас же все замерло. Я с интересом рассматривал все, что попадалось мне на глаза, и прямым курсом шел к мосту. Вот и он, мост без перил и ограждений, но выстроенный основательно, из гранита и булыжника, на века. Высотой метра четыре или, может, чуть меньше. Внизу протекала река, довольно широкая, но мелкая. Течение стремительное. Я остановился и посмотрел вниз, дно было видно как на ладони. Вот где экология и чистота! Солнце стояло почти в зените. И тишина! Лишь журчание воды да стрекот кузнечиков.

Прямо от моста вверх тянулась дорога, а сбоку от него, еще на этой стороне, находились те самые постройки. Да, их было три. Деревянная, но наполовину обшитая металлом будка продолговатой формы, сруб и чуть дальше, над самим берегом, еще один. Я перешел мост. Одного моего взгляда на дорогу было достаточно для того, чтобы определить — это и есть Свердловский тракт. Мое сердце невольно екнуло. Я ступил на нее с каким-то священным трепетом, мне просто не верилось, что я дошел. Метрах в десяти от моста, на самой обочине, лежал отполированный, белый ствол дерева чуть ли не метрового диаметра. Видимо, на нем когда-то сидели по вечерам девки и парни, молодежь, а днем взрослые, все, кто ждал транспорт, чтобы добраться до города. Сколько лет этому дереву? Сто, двести? Я подошел к нему, погладил рукой теплую, потрескавшуюся поверхность и присел. Небо было чистым и ясным, не таким, как утром. В памяти всплыло лицо Графа, затем я услышал его последние слова: «Пристрели меня, брат!» Господи! Как глупо он погиб, и как близко мы были от цели! Я даже схоронить его не мог. Где теперь будет его могила и кто о ней узнает? Никто.

Сделав над собой усилие, я переключил мысли, чтобы не рвать сердце. Так страдают и близкие тех, кого мне пришлось убить. Впрочем, им еще хуже…

Перекинув одну ногу за ствол, я растянулся на нем во весь рост и закрыл глаза. Как хорошо! Так бы и лежал здесь целую вечность. Я смертельно устал, но боялся заснуть, просто лежал и грелся на солнышке в открытую. Мне чертовски надоел лес и так хотелось хоть немного расслабиться перед тем, как идти дальше. А еще я хотел обследовать постройки. Хотя ничего интересного там, скорее всего, нет и быть не может. Зря только потрачу время. Меня быстро разморило, и я не заметил, как мои мысли перешли в сон. В крепкий, мертвецкий сон, когда хоть выноси вон. Картина еще та! Тепленький, с автоматом на боку. Могу представить собственное пробуждение, если бы меня обнаружили менты. Но ментов не было. Мне снилась какая-то большая птица, которая все время кружила надо мной, словно некая тревога или опасность в живом виде. Из-за нее я и проснулся. Когда до меня дошло, где я и что со мной, я вскочил как ошпаренный. Посмотрев на солнце, попробовал определить, сколько времени я проспал. Не менее часа, а то и двух. Дела! Ну хоть отдохнул, слава богу.

Я встал и все-таки пошел к постройкам. В будке я обнаружил несколько разобранных пружинных коек и больше ничего. В первом срубе — дрова и кое-какой хлам, кучи мусора рядом. Зато во втором! Второй сруб был баней, настоящей русской банькой с парилкой и полками. Единственно, чего здесь не хватало, так это березового веничка. А так все на месте. Растапливай, мойся, парься и ныряй в холодную речку внизу. Прямо от сруба к реке шли ступеньки, лесенка с деревянными перилами. Я спустился вниз, напился водицы и снова обратил внимание на свое заросшее щетиной лицо. «Побриться бы». Поднявшись в баню, я обследовал ее еще раз и, видит бог, нашел новехонькое лезвие в упаковке. «Нева». Как будто специально для меня оставленное. Мыла здесь хватало. Станка, правда, не нашлось. Впрочем, это было уже не важно — побреюсь по-зэковски, с помощью палочки. Я стал искать в куче мусора осколок зеркала или хоть кусок стекла… Мне так хотелось как следует помыться, попариться, но я не рискнул так расслабляться. Хотя и был на грани этого, разжечь огонь — не проблема.

Я снова спустился к воде, пристроил перед собой найденный мною осколок зеркала и намылил лицо. «Нева» почти не брала мою грязную жесткую щетину, но с грехом пополам я все-таки брился. Я даже не добрился до конца, не успел, заслышав где-то в стороне от меня чьи-то голоса. Бросив зеркало и наскоро ополоснув недобритое лицо, я пулей бросился вверх. Спрятавшись за банькой, стал наблюдать. Никого. Неужели показалось? Я ведь четко слышал голоса, причем со стороны дороги, где всего двадцать минут назад я лежал на дереве. Но как я ни вслушивался и ни всматривался, никого не увидел. Складывалось такое впечатление, что кто-то прошел мимо. Сказал несколько слов и ушел. Но куда? Этого не могло быть, вся территория просматривалась до самого дальнего леса. Невероятно! Уж не слуховая ли это галлюцинация часом? Этого мне только не хватало.

Я выждал минут десять, а то и все двадцать, прежде чем обнаружил предмет моих волнений и тревог. Человек, кто же еще. Он вышел из будки или из-за будки. Из той самой будки, в которой лежали разобранные койки. Тип среднего роста, в шляпе и коричневом пиджаке. Его лица я пока что не видел. Но с кем он говорил? Значит, есть кто-то еще?.. И действительно, через минуту или две из-за будки вышел еще один. Коротышка в кепке и кирзовых сапогах, по виду явный дедок лет семидесяти. Они медленно прохаживались рядом с будкой и о чем-то тихо говорили. Я затаился и терпеливо ждал. В принципе я мог тихонько свалить в противоположную от них сторону и, отойдя на несколько километров, вновь выйти на тракт. Но я не спешил. Не менты, чего щекотаться! Выждав еще некоторое время и окончательно убедившись в том, что «гостей» всего двое, а не больше, я быстро припрятал автомат за банькой и пошел к ним. «Глушак» находился у меня за поясом, и он мне ничуть не мешал. Хватит и его, если что.

Глава двадцать восьмая

«Гости» стояли ко мне спиной и не видели, что к ним кто-то приближается. А я шел осторожно, как кот на мягких лапах, боясь сделать резкое движение. И когда я подошел к ним совсем близко и окликнул их, мужиков просто развернуло. Мне стало смешно. Я опасался их, а они испугались меня. Наступила пауза. Я рассматривал их, они — меня.

— Здравствуйте, люди, — поздоровался я с ними, чтобы хоть как-то выказать свои невраждебные намерения. Мужики молча кивнули в ответ, но по-прежнему находились в оцепенении. Первый, тот, что был в шляпе, походил на холеного толстенького еврейчика. Он был к тому же в очках — интеллигент чистой воды даже со спины. Второй был попроще, старик, я не ошибся. Из простых деревенских.

Когда их удивление и оцепенение малость прошли, они спросили меня, откуда я здесь взялся.

— Мы здесь уже три дня и никого не встречали, — сказал первый, тот, что в шляпе. Он оказался инженером по лесу, не знаю, как их прозывают, инженеров этих. Вместе с дедом они производили здесь какие-то мудреные замеры и ждали сменщиков. В течение десяти минут я выяснил у них все, что хотел. Они были из Свердловской области, оттуда же ждали смену. И мы, конечно же, находились на Свердловском тракте. Все ровно. Я не стал особо распространяться, сказал им только, что я поселенец из Пермской области, который случайно заплутал. Они, понятно, мне не поверили, но виду не подавали. Их рюкзаки лежали рядом с будкой, на земле. Дедок, его звали Никитой, быстро оттаял и уже через пару минут болтал со мной как со старым знакомым. Инженер, наоборот, держался как-то особняком, солидничал и больше слушал. Дед был прикольным, шустрым и бесхитростным. Стопроцентный селянин. Дед Никита рассказывал мне о деревне, которая когда-то давно, лет тридцать назад, стояла здесь над речкой, о житье-бытье и даже о девках, которых он водил на сеновалы. Никита был родом из этих мест и поехал с инженером не столько ради заработка и работы, сколько из-за тоски по родине. Ему было почти семьдесят пять, жить осталось не так уж много, и он решил посмотреть хотя бы на землю, по которой бегал когда-то босоногим мальчишкой. Он от души сочувствовал мне, жалел и все спрашивал, сколько же лет я провел в тюрьме. Я вообще не хотел говорить на эту тему, но он выпросил.