Машину снова резко качнуло и подбросило. Из лёгких лежащего вырвался непроизвольный сдавленный кляпом стон:
— У-у-г-х-х-ы…
— Очнулся, гоблин… — прозвучало сверху, с гортанным кавказским акцентом, и чья-то берца жёстко упёрлась ему в затылок. Сознание вновь отключилось.
Сколько прошло времени, определить было нельзя. Мир вокруг сгустился, словно ночная темень. Такие ощущения промежуточности двух миров живого и мёртвого ему, лейтенанту милиции Эдуарду Вартанову, пришлось испытать лишь однажды, в раннем детстве.
Он, как сейчас помнил, что родители в тот день в очередной раз грызлись. Отец завалился домой пьяный и злой. Мать, женщина не робкого десятка, ругала его на чём свет стоит и всё норовила шарахнуть тем, что попадётся под руку. Эдику Вартанову, семилетнему пацану, эти склоки надоели под самую завязку. Не поспишь, уроков не приготовишь… Да и на улице что делать — мороз ещё тот, даже собаки из своих конур носа не кажут.
Вартановы занимали одну из двух однокомнатных холупок финского щитового домика, давно уже чуть не по самые окна вросшего в землю. А снега за зиму наметало столько, что отцу приходилось прочищать в сугробах глубокие траншеи, чтобы добраться до дровяника или бани. Мальчик уже сходил за дровами на утро, принёс два ведра колодезной воды, а родители всё не успокоились. Поносили друг друга последними словами. Эдька разулся было в прихожей, стал стягивать с худых плеч старую фуфайку, тяжёлую от куделей снега и льда на спине. В этот момент мать и заметила его. Глаза её нехорошо сверкнули:
— Явился, — заорала она на мальчишку, — подлюка ты этакая! Только и знает шляться. А дома воды нет ни капли, дров не занесено.
От обиды на материнскую несправедливость у Эдьки перехватило горло:
— Так я же только что…
— Не ори на мать, гадёныш! — пьяно взвился на сына притихший было на диване отец. — Ни хрена дома не делаешь, только жрёшь!
Мать уже не обращала внимания на Эдика, она снова переключилась на мужа:
— Ты уж больно заработался, лодырь, в бане угол у печки обвалился, а ему всё трын-трава…
И понеслась ругань по старым кочкам новым кругом. Слёзы выступили у Эдика на глазах. Но он не дал им воли. Только заиграли по взрослому желваки на скулах. Да в глазах родилось презрение к этим двум самым родным на свете людям. Людям, которые ненавидели его по общей для них обоих причине. Как узник ненавидит наручники за то, что невозможно развести руки в разные стороны и потянуться, как следует с хорошим зевком во всю пасть.
«Уйду. К чёртовой матери уйду от них, — с яростью подумал тогда Эдик. — К деду пойду в кочегарку. Он как раз сегодня ночью дежурит…» Мальчик снова натянул на себя фуфайку, ловко свернул из портянок по кукле на ногах и сунул их в валенки. Надевая на голову кроличью ушанку, буркнул остервенелым в своей ругани родителям:
— Я к деду… — и выскочил на мороз, навешивая на ходу на плечи истёршийся школьный ранец.
Глава 2
Изоповы страсти полковника Николая
Войсковой разведчик Николай за ликвидацию банды боевиков Ночного волка Исы Ахъядова и предотвращение терактов в Сыктывкаре и Иваново получил третью полковничью звезду, чем очень гордился. Но продолжал носить подполковничьи погоны — резон в этом был следующий, во-первых, незаметнее передвигаться по территории, увы, не совсем дружественного России внутрироссийского региона, во вторых, люди идут на контакт с подполковником веселее, чем с полковником.
Он ехал на своей бронированной «Ниве», замаскированной под обычную штатную машинёнку «Чеченнефти» на очередную «стрелку» со своим информатором шашлычником Исмаилом на центральный рынок в Гикало, и думал об этом старом лисе.
Исмаил Мерзоев с компетентными органами дело имел еще при советской власти. Сейчас ему было уже под семьдесят. Что-то очень страшное произошло с его участием в середине пятидесятых годов. Что-то такое, что до сих пор саднило душу человека и не давало ему покоя, не давало ему основания для того, чтобы с вершины своих мудрых лет взять да и послать на три русские буквы этого фраерка в погонах Николая. С тех пор его так и передавал из рук в руки заезжавший в Чечню служивый люд по потребам государства Российского. Когда Федор пропал почти на три месяца из его поля зрения, перестал захаживать в шашлычную и звонить, Исмаил было, уже подумал, что всё, ярмо на шее рассосалось само собой. Однако, как, оказалось, рано радовался старый чеченец. За Федором, вон, заявился Николай, а после него кто появится, может, Петр какой-нибудь…
ebooksa