— Ха-ха-ха, — попробовал рассмеяться младший Келоев, но быстро умолк, поперхнувшись собственным смехом. — Мужчина не должен бояться.
— А ты боишься?! — Барбара не собиралась отступать, сама себя раззадоривая желанием получить ответ.
— Я ничего не боюсь! — гордо подняв голову и придав своему голосу как можно больше уверенности, ответил Идрис.
Барбара взглянула в его лицо и, ничего на нём не прочитав, повторила свой вопрос снова:
— Скоро закончится? — что — либо добавлять, уточняя, о чём именно идёт речь, не имело смысла.
— Скоро, — ответил младший Келоев, но на этот раз уверенности в его голосе не было.
Группа капитана Гуревича.
Бежавший чуть правее от Гуревича Григорий Ляпин вдруг остановился, непонимающе обвёл вокруг взглядом и, роняя автомат, начал оседать на землю.
— Ляпин ранен! — донеслось до прижавшего очередного чеха к земле Гуревича. Но не было у него мгновений, чтобы ответить, чтобы отдать команду «перевязать раненого», лишь на секунду появилось в груди ощущение беды и ушло, погребённое потоками окружающих событий. Бой ещё шёл и ещё неизвестно, каким боком могла повернуться капризная фортуна. Ранение, даже самое, казалось бы, незначительное, не окажи вовремя помощь, может привести к гибели, но остановись Гуревич сам, останови, пошли кого — либо из бойцов, для того, чтобы оказать помощь Ляпину, и кто знает, чем это всё закончится для группы? Темп спадёт; чехи, уже почти сломленные, организуются и дадут отпор. И тогда новые раненые и… нет, потом. Всё потом. А сейчас отжать, оттеснить, и если не додавить, то хотя бы отбросить. Уж слишком много ещё впереди мелькало вражеских фигур, хотя трупов вокруг было уже несравненно больше. Но даже сейчас, после столь удачного начала атаки, Игорь отчётливо видел, что остающихся боевиков ещё в полтора — два раза больше, чем солдат его группы. И потому надо было жать и жать, не останавливаясь, натиском предотвращая всяческую попытку организованного сопротивления.
— Товарищ полковник! — взволнованно сообщил оперативный дежурный, с грохотом влетая в палатку центра боевого управления. — Группа капитана Гуревича вступила в бой.
— Ещё сведения имеются?
— Радист сообщает: командир группы руководит боем. По его словам, понеся значительные потери, противник начал отход.
— Как информ — бюро! — буркнул подполковник, выходя из-за стола, за которым он сидел, дожидаясь новых сообщений от групп, спешивших на помощь Ефимову. И уже направляясь к выходу: — О…второй группе что-нибудь есть?
— Ничего, — уступая дорогу комбату, оперативный шагнул в сторону.
— Я на сто сорок второй, — уже закрывая дверь, сообщил Трясунов, и в палатке ЦБУ наступила неестественная тишина.
Старшина первой роты старший прапорщик Косыгин сидел на торчавшей из земли гильзе и одну за одной выкуривал, скорее, сжёвывал беспрерывно вытаскиваемые сигареты. Вот он достал последнюю, и смятая пачка отлетела в сторону. Пальцы курящего нервно подрагивали. Терзавший поутру хмель, словно рассыпавшись мелкой изморосью тумана, рассеялся. Мозг старшины теперь был кристально чист, и от того Василичу хотелось напиться ещё больше. По небу плыли тучи. Но он словно бы и не замечал низко плывущих облаков. Его взгляд был направлен на юго-восток, устремлён туда, где, казалось бы, тучи были ещё темней, ещё гуще. Их седые космы, сползая с небес, опускались вниз, заволакивая хребты и местами едва ли не касаясь их подножий. Где-то там, на юго-западе, вела бой попавшая в засаду группа. Группа, с которой по приказу командира отряда должен был находиться и он, старший прапорщик Косыгин. Но не оказался… Был с утра выпимши… немного, чуть-чуть, но этого комбату хватило, чтобы отменить собственное решение. И как теперь докажешь, что он не поленился, не испугался, а просто… просто захотел выпить?! Как объяснить это? Как?
И теперь пацаны, девятнадцатилетние пацаны гибли и умирали там, в горах, а он… а он сидел здесь и курил одну сигарету за другой. Самым простым для него было бы пойти, найти бутылку водки и без закуски… из горла… чтобы наверняка… что бы забыться… Но именно этого он делать и не собирался…
«Лучше бы я с ними, там… лежал с пробитой башкой… лучше бы я… а кто-нибудь остался жив. Чтобы я ещё когда, чтобы я… Боже, сделай, чтобы они выжили! Сделай так! Я клянусь… Боже, если не в твоих силах сделать так, чтобы выжили все, то пусть выживет хоть половина… Хоть кто-нибудь! Я клянусь, боже, никогда, никогда… ни грамма… Боже, смилуйся!» — атеист, пьяница, похабник и сквернослов — старший прапорщик Косыгин Пётр Васильевич непривычно, неумело осенял себя крестом, а на его усы падали и мутными дорожками стекали вниз неудержимо рвущиеся из глаз слёзы.
— Третий, возьми вправо, поднимись вверх! — Игорь отдавал команды, продолжая продвигаться вперёд.
— Понял, иду! — ещё более короткий ответ.
ebooksa