Он просил убить его, но не смерти он хотел, а избавиться от боли. И свинцовая пуля в моем ружье виделась ему обезболивающей пилюлей.
Я передернул затвор ружья, загоняя патрон в ствол, и навел его прямо в лицо «бешеного пса».
– Они сейчас на Новогиреевской, у Белого. – Он назвал адрес.
– Ты тоже там был?
– Да. Уехал проведать Синего.
– Особенности квартиры – дверь металлическая?
– Да.
– Ты предварительно звонишь по телефону?
– Да, да!
Я видел его глаза, разрывающиеся от боли, и они торопили меня: скорее, скорее! И я невольно замедлил темп.
– Называешь какое-то кодовое слово?
– Просто говорю, что это я.
– Произнеси.
– Это я.
– Под каким именем у тебя сохранен номер Белого?
– Тройка. Просто тройка.
Ему стало намного легче после того, как он снял камень с души; не скажу, что мне стало чуточку тяжелее убивать его. Этот человек грабил и убивал, и место ему было, как сказал генерал, на скотомогильнике.
– Вспомни, падла, как ты держал Катю Смолину, а Розовый выкалывал ей глаза. Око за око, тварь!
Оранжевый проследил глазами за стволом, который уперся ему сначала в грудь, в ее левую половину. Но только сначала: я нажал на спусковой крючок, уперев ствол ружья ему в пах. Выстрел, и вслед за ним – душераздирающий вопль «бешеного пса».
– Ему повезет, если он проживет не пять, а три минуты, – сказал я Аннинскому, поближе подпихнув ногой к «бешеному» его руку с пистолетом. – Пусть попробует разжать свои мертвые пальцы живыми и застрелиться.