Цепная реакция

22
18
20
22
24
26
28
30

Следователь, правда, упорно интересовался вопросом, как именно она провела вечер и ночь, выпавшие на период проникновения злоумышленников в отдел, но то, что она находилась в своей постели, когда вскрывались служебные сейфы, не пришлось подтверждать даже ее мужу. Единственно, на нее косилась с откровенным подозрением зловредная Зинка, однако Собцова сама пошла на довольно-таки агрессивную инициативу в объяснениях: выйдя на улицу с начальницей после работы, она со злобой заметила, что если у кого и есть повод для многозначительных взоров, то у нее, Собцовой, поскольку вокруг Зинаиды вращается целая куча ушлых хахалей с сомнительными связями, а она, кукуя свой век с недотепой фрезеровщиком, иных компаний не водит. А поведение сыночка Зинаиды вообще свидетельствует о социально неблагополучном климате в семье офицера милиции…

На днях, как стало известно Собцовой, отпрыск начальницы, без спроса позаимствовав «жигуленок» ее любовника, вместе с приятелем-лоботрясом решили с помощью буксировочного мощного троса, привязанного к заднему бамперу, выдернуть из стены банкомат. Воришек спугнула проезжавшая неподалеку патрульная машина, и операция прошла скомканно и неудачно: банкомат остался на месте, трос, судя по звуку, лопнул, и, уяснив данный факт, недоросли поспешили скрыться, оставив на месте преступления выдранный из кузова бампер — оснащенный, естественно, номерным знаком. Треск выкорчеванного из кузова бампера жулики ошибочно и недальновидно приняли за агонию изнемогшего от непосильной нагрузки троса.

В общем, чем бы дитя не тешилось, родительница Зинаида неизменно плакала.

Издерганная свалившимися на ее голову бедами и грозящим увольнением с работы, она и в самом деле разревелась прямо на улице, прося Собцову дать ей надлежащую положительную характеристику перед нагрянувшей в ЭКО комиссией.

Вовремя неотремонтированная сигнализация и выявленная халатность в отношении хранения вещдоков, сулили ей весьма незавидное будущее.

Заверив бывшую подругу-подельницу в произнесении самых лестных отзывах о ее персоне перед компетентными и грозными ревизорами, Собцова поймала себя на подлой и постыдной мысли, что делать этого она расчетливо и мстительно не собирается: возможное увольнение шефини наверняка означало кадровую перетряску, знаменуемую переводом ее, Людмилы, на место опальной начальницы.

Словом, все складывалось не так уж и плохо: тупые рубоповцы искали мифических бандитов, следователь явно потерял острый актуальный интерес к морально выдержанному и дисциплинированному эксперту Собцовой; Леха наверняка трясся от страха в своей деревне, боясь нос высунуть в столицу, а происки Зинаиды были надежно нейтрализованы действиями ревизующих ЭКО инстанций.

Настораживал, правда, тот факт, что всем сотрудникам ЭКО предложили в связи с серьезностью случившегося пройти проверку на полиграфе, и, поскольку противиться такому предложению никто не стал, согласилась на данную процедуру и Людмила, предварительно выпив пузырек успокоивающего нервы настоя валерьянки.

Отслужив не один год в милиции, она и ведать не ведала, какими методами вводится в заблуждение хитрый прибор, который обслуживали четверо молчаливых и вежливых мужчин непонятной ведомственной принадлежности. Пятый мужчина, сидевший у нее за спиной, мерным голосом задавал вопросы.

Каверзные, надо сказать, вопросы! Поначалу нейтральные, расслабляющие, типа: любите ли вы птичек? — а после — внезапно-конкретные и очень грамотно сформулированные.

Один из вопросов: “Участвовали в совершение преступления родственники вашего мужа?” — словно опалил сознание Людмилы, и, произнося в тон дознавателю отчужденное “Нет”, она одновременно с ужасом осознала, что, кажется, непоправимо прокололась…

Однако, сняв с нее датчики, персонал, сохраняющий таинственную невозмутимость, вежливо с ней распрощался, на кокетливый ее вопрос: “Сильно ли я волновалась?” — ответили добродушной рекомендацией смело идти на работу и спокойно трудиться, а, поделившись впечатлениями с сослуживцами, Людмила выяснила, что аналогичные вопросы задавались и им. Что, в общем-то, опять-таки, успокаивало…

Последнюю неделю в городе стояла влажная, удушающая жара, и в обеденный перерыв Людмила ходила домой — съесть тарелку ледяной окрошки из холодильника и насладиться прохладным душем.

В очередной раз обронив рассеянно кивнувшей Зинаиде, что задержится после перерыва на полчасика, Людмила заперла кабинет и отправилась знакомой улицей к высившейся над кронами старых тополей кремовой двенадцатиэтажной башне своего дома, заглядывая под тряпичные навесы продуктовых палаток и прицениваясь ко всякой всячине.

Купила сочную летнюю клубнику, свежий домашний творог и деревенские, заботливо выращенные овощи…

Ранее в подобных деликатесах она себе отказывала, но сейчас с удовольствием тратила четыреста долларов, позаимствованных на умеренные бытовые роскошества из тех похищенных пятидесяти тысяч, чьи номера не фигурировали в документах ЭКО.

Укладывая в сумку провизию, не без раздражения подумала о раздолбае-муженьке, воспринимающим недавнее появление разносолов в семейном рационе, как некую данность. Хотя в последнее время супруг проявлял некоторые целенаправленные усилия в поисках халтуры, уходя из дома утром и возвращаясь каждый вечер пусть с мизерным, но заработанным гонораром.

Приняв душ, она едва успела надеть халат, как вдруг раздался звонок в дверь.

В криво и сплюснуто искаженном оптикой дверного “глазка” пространстве общего коридорчика, увиделась девочка в легком, свободного покроя платьице.

— Что вам надо? — неприязненно спросила Людмила, отирая полотенцем намокшие пряди.