— Этот?
— Ну да… — шмыгая носом, ответил юный бандит, с водворением в стены РУБОП, незамедлительно вставший на путь безудержного раскаяния.
«Значит, — рассуждал Атанесян, рассматривая прокисшую физиономию допрашиваемого, — Весло отдал концы в машине, после чего, бросив труп на пустыре, подельнички отправились на квартиру Чумы, где, вероятно, сообразительному Витьку пришла в голову мысль порвать связи с бандой и, одновременно, овладеть финансовым наследием своего босса… Что же, разумно и, главное, вовремя… Теперь — ищи-свищи этого озорного Витька»…
— Адрес, где вы нарвались на ствол, помнишь? — спросил Атанесян.
— Конечно, пишите…
— А теперь Антон, если не хочешь в камеру, а хочешь, дав подписку о невыезде, вернуться сегодня домой, то — выкладывай про все налеты. Договорились, или как?
— Пишите… — вздохнув, повторил Антон.
Он рассказал все, что знал, включая эпизоды с убийством незадачливого Лехи, поджогом бывшего вертепа и беспощадным избиением строптивого хозяина-алкоголика, скончавшегося, кстати, от побоев.
Руку майора, державшую авторучку, уже начинала сводить судорога от непрерывной и судорожной писанины.
Уже поздним вечером он отвез Антона домой. Сказал на прощанье:
— Утром — в школу. После — вместе с Ольгой — ко мне на коллоквиум… За то, что получил от меня по загривку, прощения не прошу. Ни Крученого, ни дружков его не бойся — они для тебя уже так… призраки.
Антон разлепил разбитые губы:
— И сколько мне дадут… лет?
— Не знаю, — честно признался Атанесян.
Через день из больницы выписалась Ирина Ганичева, усилиями врачей обретшая способность к адекватному восприятию действительности. Действительности, увы, ужасающей.
Разговора с этой сломленной, истерзанной невзгодами женщиной, напрочь утратившей былую привлекательность и какую-либо уверенность, не получилось: она выбралась из бездны, но утраченное ей было безмерно, и его восполнение после неизбежного осуждения детей, виделось Атанесяну уже непоправимо безнадежным, хотя в этаком мнении ему очень хотелось ошибаться…
Долгий и тяжкий труд души, мучимой стыдом и раскаянием — окажется ли он ей под силу? И как тут не вспомнить о той самой мистической карме?..
Подписала необходимые документы, робко, словно не веря, что ее отпустят, спросила: «Могу идти?» — и — скрылась за дверью, оставив после себя ощутимый след темного знака безысходной беды.
Крученый, напротив, держался крайне уверенно и дерзко: причастность к разбоям отрицал, показания Ольги, касающиеся ее изнасилования, называл бредовыми измышлениями, придуманными Атанесяным и каждодневно отправлял из камеры записочки, то бишь, «малявы», шефам группировки.
В письменных посланиях вор просил о том, чтобы голова проворного мента «Родиона» полежала до похорон отдельно от туловища, а малолетней сучке, с потрохами его заложившей, устроили передозировочку героина…